Пришелец

Эрних перевел, с трудом удерживая в глотке стройный ряд угловатых, толкающих в кончик языка звуков.

Когда он закончил фразу, человек отнял ладони от лица и мгновенно выхватил из-за пояса короткий плоский клинок.

— Нет-нет! — повелительным окриком остановил его Эрних. — Наш повелитель сам принял облик человека и потому не принимает человеческих жертв! Ему вполне достаточно того, что есть в лодках!

Выслушав это, краснокожий вбросил клинок в меховую петлю на поясе, подошел к борту и несколько раз взмахнул гибкими точеными ладонями, словно рисуя в воздухе какой-то лаконичный узор.

— Что это значит? — насторожился Норман.

— Он говорит своим людям, чтобы они подняли на корабль корзины с едой и питьем, — сказал Эрних.

— Скажи, что мы не хотим излишне утруждать их, — ответил Норман, — скажи, что мы сами сбросим с борта веревки!

Когда корзины подняли наверх, гардары раскатали по палубе широкий толстый ковер и стали выкладывать на него длинные связки смолистых сушеных плодов, огромные орехи, покрытые крепкой волокнистой кожурой, горбатые копченые рыбы с колючими лучистыми плавниками, круглые золотистые хлебцы, завернутые в широкие влажные листья с кроваво-красными прожилками, широким веером расходящимися от основания черенка. Последними подняли на борт и расставили среди всей снеди высокие глиняные кувшины с вытянутыми горлышками, заткнутыми деревянными пробками. Норман сам отвернул одну из пробок, наклонил кувшин, вылил на ладонь немного прозрачной зеленоватой жидкости, понюхал, а затем подозвал к себе стоящего у борта шечтля.

— Пей! — приказал он, поднося к его лицу сложенную раковиной ладонь.

Тот молча склонил горбоносое лицо, вытянул трубочкой резко очерченные губы и с длинным журчащим звуком всосал в себя жидкость.

— А теперь, падре, вам осталось только освятить нашу трапезу, — сказал Норман, — дабы изгнать нечистый языческий дух, несомненно присутствующий в этих диковинных плодах!

Падре окунул кисть в чашу Гильда, но в тот миг, когда он собирался окропить разложенные на ковре яства, Эрних резким окриком остановил его.

— Падре, — воскликнул он, — вы забыли о женщинах — они терпели лишения наравне с нами!

— Сафи позаботится о них, — сказал Норман и, не оглядываясь назад, повелительно хлопнул в ладоши.

Но смуглая невольница даже не пошевелилась. Она все так же сидела возле бездыханного тела Гусы и, слегка покачиваясь, смотрела перед собой неподвижным взглядом.

— У Сафи горе, — сказал Эрних, — оставь ее!

— Странно, — пробормотал Норман, — скорее я должен предаваться безутешной скорби — Гуса был прекрасным рабом!

— Разве раб может быть прекрасным? — спросил Эрних.

— Почему бы и нет? — усмехнулся Норман, глядя ему в глаза. — Правда, такое, к сожалению, встречается крайне редко… Гораздо чаще раб бывает ленив, уродлив, глуп, прожорлив, слаб, похотлив — я все перечислил, святой отец?..

— Раб и не может быть иным, — вздохнул священник, поднимая глаза на деревянное распятие, прибитое к мачте, — и только свет истинной веры…

— Плевать на свет, — воскликнул Норман, — когда я голоден, я не могу даже слышать о столь высоких предметах! Женщины тоже голодны, голодны все — так пусть же все насытятся в этот знаменательный день! Мы достигли золотоносной земли Пакиах! Мы живы — помолитесь Господу, падре! Пусть Он и впредь не оставляет нас! А ты, Эрних, переведи этим петухам, что я их приглашаю! Пусть они все поднимутся на шхуну и примут участие в священной трапезе в честь Солнца, посланниками коего они нас считают! Правда, для посланников столь могущественного бога у нас несколько потрепанный вид, но я прикажу добавить нам представительности! Люс, залп!

Норман взмахнул кружевным манжетом, Люс ткнул коптящим факелом в пучок фитилей, и веселые огоньки, шипя и разбрасывая искорки, побежали по дубовым лафетам четырех пушек. От мощного согласного залпа из четырех стволов корабль вздрогнул всем корпусом, и лодки шечтлей закачались на волнах, стукаясь тростниковыми бортами.

— Поднимайтесь, не бойтесь! — восклицал Норман, размахивая руками. — Будем друзьями! Эрних, переводи!

Эрних перевел приглашение, и шечтли, проводив глазами последние клочья порохового дыма, стали один за другим подниматься на палубу. Последними по веревочной лестнице вскарабкались Бэрг и рысенок. Зверь уже не отходил от человека и то и дело поворачивал к нему широкоскулую морду с клиньями золотых полос на черном фоне.

По приказу Нормана Люс прикатил из каюты гардаров тяжелый бочонок рома. Среди разложенных на ковре припасов появились грубые глиняные кружки, плошки, кто-то из гардаров осмелился налить и выпить зеленоватой жидкости, доставленной с берега, шечтлям плеснули рома, и они стали степенно смаковать напиток, отхлебывая его маленькими глотками.