Пришелец

— В таком случае объясни одному из этих понятливых, что я не хотел бы дырявить пулей и пачкать кровью новенький бархатный штандарт, вознесенный над этим диким берегом в знак того, что нога первого цивилизованного человека уже вступила сюда! — сказал Норман, почесывая ногтями жесткий небритый подбородок.

— Боюсь, что это будет очень сложно, командор, — сказал Эрних, подняв голову и глянув на хитрую смышленую мордочку завернувшегося в бархатное полотнище зверька.

— В таком случае, падре, — проговорил Норман, положив ладонь на рукоять пистолета, — у меня не остается иного выхода… И, кроме того, данная акция может внушить этим тварям гораздо большее почтение, нежели все ваши причитания.

С этими словами он вытащил из-за широкого красного кушака длинный, изъязвленный гравированными сценками псовой охоты пистолет и, оттянув курок до щелчка, прыснул на полочку щепоть лоснящихся пороховых кристалликов.

При виде этих приготовлений зверек на верхушке шеста забеспокоился, но, вместо того чтобы выпутаться из знамени и соскользнуть вниз, еще плотнее завернулся в бордовый бархат и испуганно зацокал языком, обнажая кривые желтые клыки.

— Не спешите, Норман, — остановил его руку падре, — подождем, пока ему надоест там сидеть, и…

— …дождемся, когда эта назойливая публика сядет нам на шею, — закончил Норман, оглядываясь на зверьков, густо обсевших потемневшие на воздухе бревна.

— Не надо спорить, — вполголоса заговорил Эрних, приближаясь к шесту и поднимая голову, — сейчас мы спокойно побеседуем, и он все поймет… Ведь ты все понимаешь, да?.. Ведь ты умница, правда, мой маленький?.. Ведь ты не хочешь, чтобы дядя рассердился и сделал «бум» — или хочешь?..

Норман посмотрел на падре и, кивнув головой в спину Эрниха, выразительно покрутил у виска дулом пистолета. Падре в ответ лишь неопределенно пожал плечами, как бы давая понять, что с некоторых пор им обоим пора перестать удивляться тому, что творит этот юный золотоволосый язычник.

А зверек тем временем склонил вниз темную плоскую мордочку, от уха до уха опушенную длинной, поблескивающей на солнце бахромой, и стал как будто вслушиваться в монотонное, усыпляющее бормотание стоящего под шестом человека.

— Иди ко мне, иди, — продолжал Эрних, пристально глядя в карие, окольцованные золотистой радужкой глазки, — слезай, миленький, спускайся вниз, не бойся, дядя хороший, дядя больше не будет на тебя сердиться…

Зверек бросил мгновенный опасливый взгляд на Нормана и, как бы воочию убедившись в том, что тот находится на достаточно безопасном расстоянии, стал осторожно высвобождать свое щуплое маленькое тельце из жарких бархатных складок.

— Ну вот и молодец, — бормотал Эрних, не сводя с него немигающих глаз, — а теперь иди ко мне, иди, мой миленький!..

С этими словами Эрних подошел к шесту, протянул руки, и зверек послушно и безбоязненно соскользнул в его распахнутые объятия.

— Однако, — негромко присвистнул Норман, сдувая порох с пистолетной полки и осторожно снимая со взвода плоский железный клювик курка с зажатым кремнем, — это, однако, черт знает что!.. Простите, падре, сорвалось словечко с языка!

— Бог простит, — через плечо бросил падре, возвращаясь под свой навес и склоняясь над мелко исписанным пергаментом. «Не то, все не то, — подумал он, пробегая глазами стройные ряды черных клиновидных значков, — или все это только видимость, бесовское наваждение?.. Нет, не похоже… Но кто он тогда такой, если и звери лесные повинуются ему?..»

Падре рассеянно присыпал мелким песком просохшие чернила, затем сдул песок, свернул пергамент в трубку и, расправив на крышке сундучка чистый лист, стал выкладывать камешки по его упругому волнистому краю. Покончив с этим, он решительно очинил свежее перо и легким точным движением воткнул его в узенькую воронку чернильницы. Но прежде чем украсить левый верхний угол листа изящным узорчатым вензелем, падре задумчиво поднял голову и наткнулся на лукавый взгляд Эрниха.

— Что вы так странно смотрите на меня, святой отец? — спросил тот, сохраняя на лице самое невинное выражение. — Вы пишите, пишите…

К вечеру от лагерной площадки до песчаного берега лагуны была прорублена широкая прямая просека, открывшая вид на выпуклую линию горизонта, двух каменных идолов и стройные мачты корабля с плотно подвязанными к реям парусами. Люди порядком вымотались, подтаскивая на истертых веревках скользкие тяжелые бревна, и потому, когда одна из веревок лопнула и торец бревна, выбив кол из рук Сконна, сшиб его с ног и едва не расплющил о свежий пень кудлатую голову самого вяга, Норман три раза ударил в блестящий медный колокол, укрепленный под навесом. К этому времени вокруг будущего лагеря уже наметился пока еще неглубокий, но довольно широкий ров, внутренняя сторона которого образовывала рыхлую пологую насыпь с торчащими во все стороны обрывками корешков.