Приручить Генерального (СИ)

— Выпей до самого дна и отправляйся спать. Не мойся до завтрашнего утра! — я старалась говорить серьезным тоном, сочиняя на ходу. — Встанешь на рассвете, с первыми петухами, умоешься ледяной водой. Трижды перекувыркнись спиной вперед, и порча отступит.

Дубинин медленно поправил на себе трусы, поправил джинсы, взял чашку с чаем, отпил.

— С брусникой?

— Не важно. Делай, как я велела, и ступай… с миром.

На последних словах выдержка меня едва не подвела, губы чуть не растянулись в ехидной улыбке.

Мне не терпелось потрепаться с болтуном Павлюшей, чтобы рассказать ему.

Дубинин шумно осушил чашку с чаем и поставил на стол, развернулся, направился на выход. Я отвернулась с каменным лицом к окну и прыснула в кулачок, ожидая, пока хлопнет дверь.

Хлопнула!

Не выдержав, я расхохоталась в голос, повалилась на диван.

— Ой, не могу! Аааааа…

Я смеялась, до слез, они катились градом из моих глаз.

Несколько минут прошли в буйной истерике смеха!

Пока я не услышала:

— Смеешься?

Я чуть не подавилась смехом, когда прозвучал этот тихий, вкрадчивый голос мужчины.

Вскочила.

На кухню заглядывал Дубинин.

Из-за угла сердито сверкал глазами.

— Тыыы! Не ушел, что ли?

Я даже на миг растерялась.

Зато теперь рассмеялся он:

— Видела бы ты свое лицо. Это того стоило! Надо же… Развести тебя, чтобы ты меня ублажала, оказалось проще, чем я думал.

— Чтоооо?!

Здоровяк вышел и сложил руки под грудью.

— Я, по-твоему, что, болван? Порчи на мне не было, я проверился. Но отомстить за твой прикол с хоботом для плавания — считай, было делом чести. А ты… Повелась! — потер ладони. — Говорил же, испорченная ты! Ох, испорченная… Как текла, как подмахивала!

Ах ты ушлепок.

Еблан.

Точно, самец гориллы, примат озабоченный!

— Пошел вон. Живо. Считай, что я тебе не порчу сняла, а уволилась. Все.

— Еще чего. Только я уволить могу. А я только сегодня подписал приказ, что взял тебя на работу.

— Тогда… Тогда считай, что я клала на твою работу. На тебя… На спор! На все! Навалила вот такую… — я растопырила руки в стороны. — Большую кучу… похуизма. Все. Ооооо…. Как мне хорошо стало сейчас. О, это ни с чем не сравнится, даже с жалким оргазмишком, который ты из меня выдавил, несчастный… Потому что я фантазировала и представляла на твоем месте другого мужчину!

Глаза Дубинина сверкнули.

Чувствую, наша ссора грозила пойти на второй круг, возможно, более жёсткий, если бы не звонкий голос друга.

— Марфааа! Это я! Если ты голая, можешь не одеваться, чего я там, как говорится, не видел!

Павлюша! У него были ключи от моей квартиры!

ВОВРЕМЯ!

Я пошла ему навстречу, он довольно улыбнулся, но, заметив постороннего мужчину, поинтересовался:

— Я не вовремя?

— Очень вовремя, — повисла на нем, шепнула. — Подыграй. Мне нужно выгнать этого кретина.

Павлюше повторять десять раз было не нужно.

Мгновенно понял намек!

— Шалишь без меня, курочка? — шлепнул по попе. — Снова качка тупого пригнала в свою постель? Одобряю, одобряю, пока папочка занят новым проектом! Сколько на этот раз заплатить? — потянулся за бумажником.

Дубинин молча вышел, с такой прямой спиной, будто проглотил лом.

***

— Курочка? Папочка? Ты где такого нахватался? — поинтересовалась я, ущипнув приятеля.

— А что? Слышал сегодня в кафе, как за соседним столиком мужчина лет пятидесяти ворковал с девицей, как минимум, вдвое младше себя. “Сколько денежек дать на салон моей курочке?” — изобразил он. — Молоденькой содержанкой никого не удивишь, но за полчаса до этого он там же сидел со своей семьей — жена, дочь… Вдвоем с благоверной костерили недавнюю выпускницу школы за то, что она встречается с парнем лет тридцати. И после такого перфоманса лицемерия блядством эти овцы называют мою новую постановку “Открытые”?!

— Аааа… Ты снова наблюдал за кем-то, кто обгадил твое детище?

— Да. Редактор журнала. Редкостная свинья. Знакомая официантка шепнула, что он с недавних пор частенько там обедает с семьей, я прилетел и остался незамеченным. Обожаю наблюдать, ты же знаешь.

— Понятно. Но назвать меня курочкой…

— Прости, я сегодня полдня кручу это в голове, уже придумал, куда вставить образ этой свиньи.

— Ты коварный.

— Искусство беспощадно к тем, кто его не понимает.

— Так ты здесь только ради искусства?

— Решил сообщить лично.

— Выкладывай! — я смахнула волосы.

— На всякий случай напоминаю, нельзя убивать гонца, принесшего дурные вести.

Я повалилась на банкетку в коридоре.

— Все так плохо, да? Он извращенец?

Меня пробрало изморозью, до холодного пота, мгновенно сжался желудок, я побежала в туалет, меня вырвало.

Если он извращенец конченый, а я от его рук текла, целовалась…

Боже!

Нельзя вообще сближаться с такими, как он, у самых хороших, на вид, людей самые мерзкие за душой секреты, мне ли не знать?

Аааа… Снова рвать начало.

Пустые спазмы.

Протрясло так, что я на ногах еле держалась, и сразу же полезла в душ.

— Ты чего? Снова вспомнила о семье? — поинтересовался Павлюша, все это время дежуривший рядом.

Его можно было не стесняться, для него, что мужчина, что женщина, что он сам — одинаково хороши и прекрасны.