Принцип Портоса, или Последний свидетель

— Конечно, девочка моя… Господи! — И тут из него словно воздух выпустили. Обмяк он как-то и гладит Сашку по голове.

— У меня еще три литра пива в холодильнике, — неожиданно вспомнил дядя Витя.

А папа:

— Неси, а?.

А дядя Витя:

— Хорошо. Только о женщинах…

— Не-не! — замахал руками папа.

А когда все разошлись, я поднял бумажку, которая выпала из сахарницы, а там маминой рукой написано: «Паша, брось чудить. Я деньги положила на сберкнижку, на твое имя. Книжка в комоде, в верхнем ящике, под носовыми глажеными платками. Твоя Наташа».

Ну, тут у меня просто ноги подогнулись. Вот это приключение! Да?

А потом мы сидели на террасе. Не знаю, сколько прошло времени. Никто не считал. Дядя Витя с папой в креслах пили пиво. Витька с фонарем под глазом сидел на табуретке и носком кроссовки гладил пол. Сашка лежала в купальнике на животе, прижавшись щекой к собственной ладони, и слушала шорохи…

Да, вы не забыли? Июль остановился на два дня. Облака в высоком небе толкались пухлыми животами…

— Хорошо, — сказал дядя Витя, поднимая стакан с пивом. Плавленый янтарь, верно, бывает такого же цвета…

А потом полетели курицы. Это Перевалова их ловила и из своего сада через забор в наш двор перекидывала. Ничего летели, но довольно шумно.

— Черт с ними, с птицами, — заметил папа, тоже поднимая стакан.

От нашей речки Самарки прилетел ветер, чистый и немножко прохладный. Именно такой, о котором я мечтаю всю зиму.

— Да, — вспомнил я и вытащил из кармана американский фотоэкспонометр. Тот самый, что года два назад родители подарили Витьке. Они, наивные, надеялись, что Витька станет фотографом или хотя бы кинорежиссером. Но Витька не захотел… Теперь я экспонометр немножечко, незаметно для глаза, расплющил, чтоб стрелка дальше цифры «одиннадцать» не заползала.

— На тебе, Сашка, американский дозиметр. Дарю! От всего сердца.

Витька, конечно, глаза вытаращил, увидев свой прибор в расплющенном виде, но я его вовремя ногой незаметно двинул, чтоб не болтал.

— Какой у вас низкий фон… — вздохнула Сашка, поглядев на шкалу. — Даже не верится.

— Этот Портос! — разгорячился вдруг Витька. — Со своими принципами! У нас бы он пропал со своим мировоззрением. Надо же: дерусь — потому что дерусь! А? Приключение ради приключения! Надо же!

— В наше время только Портос со своей позицией и смог бы выжить, — не согласился папа. — Какое счастье: живу — потому что живу! А? Славно… Процесс нужно замечать. Смысл жизни не в цели, а в самой жизни.

Фыр-р-р! — перелетела через забор очередная курица.

— С точки зрения процесса — пиво тепловатое, — вздохнул дядя Витя и, отмечая приземление очередной курицы, сказал: — Что-то птицы низко полетели… Нэвжэ к дождю?

А папа сказал:

— Года через два она станет детским редактором в каком-нибудь издательстве. Ноголомательница движется в литературу.

— Кому вона ногу зломала? Петьке?

— Не видишь, половина курей… или как?.. кур? охромела? Хоть костыли привязывай.

И ночью действительно был дождь. Я не спал до утра и очень устал. А все получилось как? Конечно, я показал папе выпавшее из разбитой сахарницы письмо. Но это его не очень успокоило. Он сказал, что и кроме денег у нас хватает чего грабить. Тогда Витька очень срочно с грамматическими ошибками наклеил третье письмо: «Мы пИредумали вас грабить. УспАкойтесь. Ваш Друг». И без всякой конспирации положил в наш почтовый ящик. Но папа не заметил грамматических ошибок и к вечеру вынес из дома мебель. Папа сказал, что последнее письмо — это верх цинизма, и что его на такую удочку не поймаешь, и что раз уж суждено быть ограбленным, так хоть чтобы дети не пострадали. А мы как раз пострадали. Надо же было кому-то охранять диван, стиральную машину и телевизор, которые папа оставил у ворот. Мы с Витькой договорились, что вначале буду охранять я, а потом я его разбужу, и он будет охранять до рассвета. Но получилось не совсем так, как договаривались…

По вечерам у нас обычно тихо. Изредка пролетают в клубах пыли одуревшие рокеры на мотоциклах. Но к ночи и они идут на посадку. Тогда слышно, как на дискотеке играет музыка. Ветер, и эхо, и деревья, и разные живые звуки комкают мелодию, отламывают от нее кусочки, расплетают на ниточки и гасят… И громкая дикая песня становится ручной и тихой. Лишенная громкоговорителей и микрофонов, мелодия облизывает крыши домов и листья деревьев, лишь изредка позволяя себе вскрикнуть… И опять вечер утопает в тишине…

Я сидел на диване, укутавшись в одеяло, и слушал. Папа, напившись пива и валерьянки, спокойно спал. Окно светилось только у Витьки, но и он сейчас уснет, дочитав очередной детектив. А я сидел. Деревья и дома на противоположной стороне улицы, постепенно наливаясь чернотой, казались силуэтами на светлом фоне неба. Стоял июль…

— Крек! Крек! — раздался тихий голос. А я знаю, кто это. Читал в «Лесной газете» Бианки. Есть такая толстая книга. Это птица дергач пешком притопала к нам из далекой Африки! Представляете? Я вначале тоже не поверил. Каждую весну пешком из Африки! Невозможно представить. Через границы и моря, обходя большие города…