Принцип Портоса, или Последний свидетель

Но мы уже убегали. Витька выскользнул из маминого праздничного платья и на четвереньках с огромной скоростью, словно голодный таракан, бросился через двор. В этот момент под боцманом обломился хлипкий штакетник. Забор с треском лег на помидоры. На наши помидоры! И это послужило мне сигналом. Я вдруг совершенно отчетливо понял, что если мгновенно не испарюсь, то буду первым негром в нашем поселке, которому надерут уши за потоптанные помидоры. Дядя Витя не расист, наоборот, он всех пивом угощает, но если он меня догонит – выдерет без размышлений. Первым быть, конечно, приятно, но я уже убегал вслед за Витькой. И папа тоже не расист, но…

Бах! – раздался еще один выстрел. Это отец снова промахнулся. Бен Джонсон так не прыгал, как я запрыгнул за угол дома. Даже когда Бен прыгал с допингом!

За углом стоял Витька, в трусах и со страшной коричневой рожей, и трясся не то от холода, не то от страха.

Увидев меня, он попятился:

– Что это?! Кто? Ты?!

– Я тебя убью, – прошептал я брату. – С твоими книжками! Читатель фигов!

И в этот момент рядом раздалось:

В ночи блистала соловейка,

Сверкали очи у котов…

Я не развенчана! Развинчена…

На триста страстных голосов…

Только спустя некоторое время до меня дошло, что это Мария, студентка филологического факультета, читает свои стихи.

«Ну, – думаю, – напугала. Сумела. Молодец! Сейчас ты у меня тоже вздрогнешь».

И это не потому, что я какой-нибудь кровожадный, это оттого, что во дворе папа бегает с ружьем, того и гляди за угол заглянет. Так что терять мне было нечего, и я пошел. Прямо мимо забора, по освещенному неверным лунным светом пространству. Стихи прекратились… А сзади мне в спину Витька дышит и спотыкается.

Из-за забора голосом Марии спрашивают:

– Господи… Это что?

А я тогда обнаглел, от холода или от страха, и нахально отвечаю:

– Аура… дяди Тома.

Ну так как я негр.

И побрел дальше с трясущимся Витькой за спиной.

А там, за забором, уже громко икают. Только воды поблизости нет. За водой нужно в дом бежать. Так что обошлось без уточняющих вопросов.

Проскользнули мы в дом, я чулок быстро с головы содрал и сразу хотел дать Витьке в морду.

– Потом, – шепчет Витька. – Разберемся потом. Сам подумай, как это, когда все во дворе, а нас нет?! Заподозрят, вычислят, убьют. За одни только помидоры казнят…

В общем, Витька прав. Переоделись мы быстренько в свою одежду – и на улицу. Витька грим, конечно, с лица стер, так что не подкопаешься…

А во дворе трагедия! Дядя Витя слез со штакетника и никак не может объяснить, зачем он на него взгромоздился. Рубашка у дяди Вити на животе расстегнулась, волосы на голове приподнялись и вокруг лысины почетным караулом стоят, руки дрожат, но обломок палки не выпускают. Папа, выставив ружье, как в плохих детективах, нервно кидается на каждый шорох, того и гляди пристрелит замотанную в одеяло Сашку, которая перемещается у него за спиной.

«Ну, – думаю, – нужно срочно разряжать атмосферу, а то папа разрядит ружье в какого-нибудь подвыпившего прохожего».

– А вдруг показалось? – спрашиваю невинным голосом.

– Да, – вставил Витька. – Вдруг?

– Негры! – наконец прорвало дядю Витю. – Тут стояло! И тут! Карлик и мавпа!2

Он ткнул в землю обломком палки, где на самом деле никогда ничего не стояло. Если бы мы с Витькой тут «стояло», мы бы сейчас бездыханные и некрасивые тут «лежало», расплющенные боцманской дубиной.

– Не знаю, что там стояло, – папа как-то странно поглядел на дядю Витю, – а я лично видел цыганку с цыганенком. Тогда я выбил окно и спросил, что им надо. А они игнорировали…

Дядя Витя с трудом выдержал многозначительный папин взгляд и неожиданно взорвался:

– Да! Да! Может, когда-то в Сингапуре. Ну и что? Был я знаком с одною, як вы кажэтэ, цыганкою! Тилькы вона була не цыганка, а мулатка.

Тут нам с Витькой как-то стало неуютно – мулатка из Сингапура!

– Так шо вона, по-твоему, сюды прыйыхала? – спросил дядя Витя у всех.

Все пожали плечами, один только папа продолжал качать пальцем перед носом дядя Вити, что, должно быть, обозначало: знаем-знаем мы вашу военно-морскую выправку и как вас любят женщины…

– Да ты, Паша, сказывся, – схватился за голову дядя Витя, – колы цэ було. Ну и шо, як що мэнэ заставлять платыть алименты, я буду, Паша, я нэ такый… Я заплачу, Паша, но тилькы николы, Паша, я нэ буду довбасыты свою сардынку гилякою по маковци!

Волосы на голове у дядя Вити окончательно вздыбились, и он перешел на украинский язык.

А потом стало тихо. И в этой тишине было слышно, как где-то далеко прогремел по рельсам поезд. На реке Самарке взвыла сирена – швартовался теплоходик. И дядя Витя грустно так сказал:

– Як бы прыйыхала… Тилькы так нэ бувае, Паша.

И, вздохнув, вытер тыльной стороной ладони пот со лба.