Принцип неопределенности

— Прямо как в былые времена, рыбный день! Вино полагается пить белое, но я заказал красное, не возражаете? Грешен, люблю его букет! Сейчас сделаем по глоточку, и познакомлю вас с некоторыми соображениями, которые, надеюсь, вы со мной в полной мере разделите. Лечить людей — тут я мастак, но речь у нас пойдет о вещах куда более значительных. Помните, как у Александра Сергеевича: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы!» А что он при встрече сказал Лермонтову? Неужели запамятовали? Пушкин обнял Михаила Юрьевича одной рукой за плечи и тихо, по-отечески, молвил: «Поэтом, старик, можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!» Вот и мы, Мокей Акимович, хотим того или нет, а обязаны взвалить на свои плечи груз служения любимому до боли отечеству…

Слушавший витиеватую речь профессора Серпухин плохо понимал, о чем тот говорит, но из уважения к члену Королевского общества и как человек воспитанный сдержанно улыбался. Чокнулся с Семеном Аркадьевичем, выпил рюмку до дна и не без удовольствия закусил толстеньким ломтиком нежной севрюжки.

— А я вас совсем другим представлял, — продолжал балагурить Шепетуха, закуривая. — Когда позвонил Ксафонов — проходимец, скажу я вам, тот еще, клеймо негде ставить, — решил, что ко мне заявится этакий прощелыга, наглая, отъевшаяся морда, а вы, оказывается, на редкость симпатичный человек… Знаете, — прервал он себя, — давайте по-простому, как в Европе, по первым именам! Зовите меня Семеном… Вот я и говорю: вы, Мокей, мне сразу понравились, а я ведь в людях профессионально разбираюсь, у них от меня секретов нет. С первого взгляда в вас чувствуется не только внутренняя интеллигентность, но и глубина личности, харизма…

Серпухин смущенно молчал. «Какой все-таки искренний и открытый человек этот Семен, — думал он, наблюдая не без удовлетворения, как Шепетуха наполняет коньяком опустевшую посуду. — Простой в обращении, но со своеобразным чувством юмора, эк про Пушкина с Лермонтовым загнул, да и Некрасова, сразу видно, почитывает. Нет, положительно располагающий к себе человек! Опять же, приятно знать, как он относится к отъявленному негодяю Ксафонову…»

Профессор между тем уже пододвигал ближе к Мокею икорку и делал таинственные знаки ловившему каждый его жест хозяину заведения.

— Работа у меня на износ, но зато и человека я изучил до последней косточки, — сдержанно улыбался Семен Аркадьевич, поднимая свою рюмку. — Иногда смотришь на пациента и думаешь: «Зачем тебе, милый, лечиться, когда придурком в нашей стране жить сподручнее!..» Шучу, — чокнулся с Серпухиным, — а может, и не шучу, кто эту жизнь разберет…

Выверенным движением профессор опрокинул рюмку в похожий на прорезь почтового ящика рот, отер губы накрахмаленной салфеточкой. Мокей без колебаний последовал его примеру. Шепетуха все больше ему нравился. Семен Аркадьевич тем временем отложил в сторону тревожившие его проблемы и навалился на закуски. Суетившийся вокруг официант не успевал подносить все новую и новую снедь, давно уже вышедшую за скупые рамки рыбного ассортимента. В садике за открытым окном чирикали птички и остро пахло травой, на Серпухина вдруг нахлынуло чувство сытого покоя и удовлетворения. Бывают в жизни приятные моменты, когда нет надобности никуда спешить и можно просто сидеть, наслаждаясь неспешной беседой с умным и приятным тебе человеком.

Однако последовавшие за этим слова Шепетухи никак не способствовали сохранению и преумножению этой благости.

— Поскольку мы так славно сошлись и друг друга понимаем, — сказал Семен Аркадьевич, настраиваясь на деловой лад, — мне бы хотелось поговорить с вами о вещах принципиальных и совершенно конкретных. Может быть, для кого-то это пустые слова, но, мне кажется, мы оба сознаем свою ответственность перед людьми, чтобы не сказать — перед народом, хотя это было бы только правильно!

Действуя как бы рефлекторно и одновременно заполняя естественно образовавшуюся паузу, Шепетуха разлил коньяк, а подумав, наполнил бургундским и большие, предназначенные для воды бокалы. Пригубил вино, поднял на Мокея глаза:

— Не думаете ли вы, что пора создать организацию или, если угодно, народное движение, которое помогало бы людям жить! Я не имею в виду материальную сторону бытия, а лишь духовную, что значительно важнее…

Всякое мог ожидать Серпухин, но такой поворот темы поверг его в изумление. Ладно бы сидели в студии перед телекамерами, там можно нести любую чушь, лишь бы складно, но к чему такая выспренность в ресторане? И ведь непохоже, что Шепетуха шутит. Мокей насторожился.

Профессор между тем с самым серьезным видом продолжал: