Принцип неопределенности

— Лучше вина разбирает, аж голова кругом пошла!

— Слушай, а этот, который чернец, чего он к бабе-то полез под подол? — поинтересовался в свою очередь Мокей.

— Ась? К бабе-то? А чежь к ней не полезть, коли она баба? — Мужичишка мелко захихикал и пояснил: — Государю все дозволено, он на то и государь! Мы все его рабы, чего пожелает, то с нами и сотворит…

Серпухин снова полез чесать затылок:

— Выходит, сам Иван Грозный?..

— И так его тоже величают, Иван сын Василич… — Казалось, мужичонка еще что-то хотел добавить, но, видно из осторожности, сдержался. Заметил только, как бы между делом: — А ловко мы ушли, а? — посмотрел на низкое небо, с которого начинало накрапывать. — Сам-то откель будешь?

Окончательно пришедший в себя Серпухин передразнил:

— Откель, откель, — отсель! Местный я, из москвичей…

— Ври больше! — не поверил мужичок. — Немец ты али аглицкий купец, я по прикиду соображаю. К нам-то чего пожаловал?..

Пытавшийся осмыслить ситуацию, Серпухин отмахнулся:

— Надобность была, не твоего ума дела!

Шепетуха с сожалением бросил в грязь докуренный до фильтра окурок и наступил на него сапогом.

— Слышь, ты бы чарочку мне поставил, а? Как-никак, я тебя от верной погибели спас…

Несмотря на неопределенность ситуации и полную непредсказуемость будущего, предложение Серпухину понравилось. Он весь как-то даже оживился и не без вожделения потер руки.

— Чарочку? Это можно! Место знаешь?

— А то! — едва ли не обиженно хмыкнул Шепетуха, но тут же обеспокоился: — Вот только одет ты не по-человечески, как пить дать донесут…

— Сам-то тоже хорош, — огрызнулся Серпухин, — вырядился, как клоун, в красный кафтан и думает, что неотразим…

Шепетуха не обратил на слова Мокея никакого внимания, повторял их исключительно потому, что пребывал в задумчивости:

— Красный кафтан, красный кафтан… — Видно, на что-то решившись, рубанул воздух рукой: — А ладно, Бог не выдаст, свинья не съест! Так уж и быть, подберу тебе кое-что из своего, но не бесплатно! В таком виде все равно шагу не ступишь, тут же схватят. Только смотри, доброту мою не забудь! Не забудешь? — зыркнул испытующе на Серпухина. — Ну, тогда пошли! А насчет кафтана, — продолжал он, натягивая на уши шапку, — это ты зря, так все нынче ходят, мода у нас такая. Только не кафтан это, а ферязь. Вишь, какая ширина в плечах и без отложного воротника…

Серпухин едва поспевал за своим шустрым проводником. Теперь тот шел молча, озираясь по сторонам. Погода стояла сырая, туманная, люди им попались лишь однажды, но уж оглядели Мокея с головы до пят. Прямо игра какая-то в казаки-разбойники, давался диву Серпухин, но чувство это было лишь малой толикой того огромного удивления, которое жило в нем и требовало объяснения. Конечно, провалиться без всякой на то подготовки в эпоху Ивана Грозного было само по себе необычным, но к этому подмешивалось нечто большее, а именно то странное чувство нереальности происходящего, которое появилось у Мокея еще в той, прежней, жизни. «Просто наваждение какое-то, — кусал он губы, следуя шаг в шаг за Шепетухой, — ощущение такое, что на тебя открыли сезон охоты. Вот было бы здорово, если бы все оказалось сном! Проснуться бы сейчас в номере лондонского отеля и чтобы было утро сегодняшнего дня… Нет, тут на трезвую голову и правда не разобраться, тут надо выпить, и выпить крепко. А с другой стороны, — рассуждал Серпухин, — чего зря нервы трепать? Ну обанкротился, с кем не бывает! Ну занесла нелегкая во времена Грозного! Главное, жив, и хотелось бы верить, что здоров…

И потом, такое приключение имеет и положительную сторону: отпала надобность бегать по Москве в поисках денег, а в промежутках выяснять отношения с дурой Алиской. Пусть кто хочет, тот этим и занимается, а я пока отсижусь в шестнадцатом веке! А если придется по душе, то и вообще назло всем попрошу у царя Ивана политического убежища…»

От такого нового понимания ситуации Серпухин испытал неожиданный прилив бодрости. Перед ним наконец забрезжила та долгожданная свобода, к которой он всегда стремился. Давно ведь мечтал сорваться с резьбы и разрубить гордиев узел обстоятельств, только не знал, как это сделать. А тут все вышло само собой, так стоит ли огорчаться? Не он теперь отвечает за то, что с ним происходит, так пусть кто-то другой и отдувается! «Гори все синим пламенем, — решил Мокей и немедленно почувствовал большое облегчение. — Жизнь продолжается! Что будет, то и будет, а о проблемах станем думать по мере их поступления…»