Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса (сборник)

– Лишь отчасти, Джон Картер, – произнесла девушка. – Зеленые люди ничего не делают мне во вред, страдает разве что моя гордость. Они знают, что я – дочь десяти тысяч джеддаков, что могу проследить своих предков до того времени, когда был построен первый большой водный путь, и они, которые даже своих матерей не знают, завидуют мне. В глубине сердца они ненавидят свою отвратительную судьбу, а потому выплескивают свою жалкую злобу на меня, ведь я представляю собой все то, чего у них нет, но чего они жаждут, хотя и никогда не получат. Давай просто пожалеем их, мой вождь, – хотя нас ждет погибель от их рук, эта жалость уместна, поскольку мы выше их и они это знают.

Если бы мне тогда было известно значение слов «мой вождь», обращенных красной марсианкой к мужчине, я был бы изумлен, как никогда в жизни, но в тот момент я этого не понимал, как и многие месяцы потом. Да, мне нужно было еще многому научиться на Барсуме.

– Полагаю, смирение перед лицом судьбы – удел мудрых, Дея Торис, тем не менее надеюсь, что вскоре любой марсианин, будь он зеленый, красный, розовый или фиолетовый, не посмеет даже косо взглянуть на тебя, моя принцесса.

При моих последних словах у Деи Торис перехватило дыхание, она уставилась на меня расширившимися глазами, а потом быстро вздохнула и со странным коротким смешком, от которого в уголках ее губ появились лукавые ямочки, покачала головой и воскликнула:

– Ты просто дитя! Великий воин и вместе с тем ребенок, едва научившийся ходить.

– И что я такого сделал? – в полном замешательстве спросил я.

– Когда-нибудь узнаешь, Джон Картер, если мы останемся в живых, но сейчас ничего не скажу. Однако я, дочь Морса Каяка, сына Тардоса Морса, выслушала тебя без гнева, – как будто разговаривая сама с собой, закончила она.

И тут же к девушке вернулось веселое, радостное настроение; она подшучивала над моей удалью таркианского вояки, столь противоречившей моему мягкому сердцу и природной доброте.

– Мне кажется, что, если тебе придется случайно ранить какого-нибудь врага, ты возьмешь его к себе домой и будешь за ним ухаживать, пока он не поправится, – со смехом сказала она.

– Но именно так и поступают на Земле, – ответил я. – По крайней мере, цивилизованные люди.

Это снова рассмешило ее. Она не могла этого понять, потому что, при всей ее нежности и женской мягкости, все же оставалась марсианкой, а для марсианина хороший враг – это мертвый враг; ведь каждый убитый противник означал, что живым достанется больше ресурсов.

Но мне было очень любопытно, что же так смутило Дею Торис пару минут назад, и потому я продолжал докучать ей, желая объяснений.

– Нет! – воскликнула Дея Торис. – Достаточно того, что ты говорил, а я тебя слушала. А когда все узнаешь, Джон Картер, я, скорее всего, буду уже мертва, и, похоже, это случится еще до того, как луна обежит Барсум двенадцать раз, – тогда вспомни, что я тебя выслушала и… улыбнулась.

Для меня это прозвучало все равно что по-гречески, но чем усерднее я молил ее объяснить, тем более решительно она отвергала мои просьбы. И я, окончательно сдавшись, отступил.

День уже переходил в ночь, когда мы брели по широкой дороге, освещенной двумя лунами Барсума, и лишь Земля глядела на нас ярким зеленым глазом. Мы будто остались одни во всей Вселенной – и если бы это случилось, я был бы очень доволен.

Нас охватил холод марсианской ночи, и я, сбросив с себя шелковое покрывало, накинул его на плечи Деи Торис. Когда моя рука на мгновение коснулась ее, я почувствовал, как все фибры моего существа затрепетали, такой дрожи не могло бы вызвать прикосновение к другому смертному. Мне показалось, что девушка слегка склонилась в мою сторону, но я не мог быть уверен в этом. Знаю лишь то, что моя ладонь задержалась на ее плече дольше необходимого, но Дея Торис не отпрянула и ничего не сказала. Мы шли в молчании по поверхности умирающего мира, а в груди по меньшей мере одного из нас мерцало чувство, которое было старше вечности и в то же время всегда оставалось юным.

Я любил Дею Торис. Прикосновение моей ладони к ее обнаженному плечу подтвердило это, и я понял, что люблю ее с того момента, как наши взгляды впервые встретились на площади мертвого города Корад.

XIV Смертельная дуэль

Первым моим побуждением было сказать ей о своей любви, но потом я подумал о том, что Дея Торис находится в безнадежном и зависимом положении и только я один могу немного облегчить ей тяготы плена, защитить, по мере своих жалких сил, от тысяч закоренелых врагов, ждущих ее по прибытии в Тарк. Я не мог прибавлять ей страданий или грусти, заявляя о любви, на которую, по всей вероятности, она не могла ответить. Позволь я себе такую несдержанность, жизнь Деи Торис могла бы стать невыносимой. Вдруг ей померещится, будто я решил воспользоваться ее беспомощностью и подавить ее волю? Эта мысль явилась последним аргументом, наложившим печать на мои губы.

– Почему ты так молчалива, Дея Торис? – спросил я. – Наверное, тебе лучше вернуться домой к Соле.