Принцесса крови

– Де Вьенн! – радостно воскликнул капитан. – Вот так встреча… – Но глаза его уже искали другого всадника. – Дама Жанна, она и впрямь с вами?

– Да, капитан, она здесь, – звонким голосом ответил один из всадников с опущенным на лицо капюшоном. – И она будет вам благодарна, если вы как можно скорее пропустите нас.

Всадник, которого назвали «Дамой Жанной», стащила с головы капюшон. Капитан жадно всматривался в облик наездницы, не меньший интерес был и на лицах стражников. Дерзкое девичье лицо открылось им, в крайней степени утомленное, бледное, короткая стрижка темных волос.

– Мы смертельно устали, Ковальон, – сказал Колле де Вьенн. – Это был самый тяжелый путь в моей жизни. Честное слово! И самый опасный. Мы и впрямь будем благодарны тебе, если монсеньер де Гокур как можно скорее узнает о нашем приезде.

– Сейчас опустят мост и я сам провожу вас, – сказал де Ковальон. – Дама Жанна позволит держать ее стремя?

– Будьте так любезны, капитан, – вежливо ответила та.

Вскоре мост был опущен, ворота открыты. Восемь всадников въехали в мирно гудевшую Шинонскую крепость.

2

Редко в какие дни парадная зала Шинона в замке св. Георгия освещалась так ярко и тепло. Не меньше сотни факелов пылало на ее стенах. Весь двор «Буржского короля» собрался здесь в этот вечер.

За окнами замка давно стемнело. Верно, эти освещенные окна притягивали взоры путников, у которых не было в этот час тепла и крова.

В этот день рыцари с радостью забыли про свои доспехи, они им были не нужны. Многочисленные дворяне из свиты короля предпочли обременительной и столь надоевшей во время нескончаемых военных действий броне яркие приталенные кафтаны из парчи с меховой оторочкой, с дутыми плечами и пышными рукавами, узкими на запястьях, и штаны ми-парти[3], цвета которых могли указать на родовые гербы или гербы их сюзеренов. Правда, некоторые из мужчин не забыли о мечах, вложенных в роскошные ножны, но большинство обходилось длинными дорогими кинжалами у пояса. Колыхались яркие шелковые платья дам, доходящие до самого пола, обтекали талию и тесно сковывали их плечи одетые поверх платья и подбитые мехом сюрко; широкие рукава их одежд были похожи на крылья больших птиц, а головы дам украшали тяжелые и пышные прически из хитро сплетенных кос над ушами; унизанные золотыми и серебряными нитями, они походили то на бараньи рога, то на гигантские сердца. Высокие складчатые воротники кавалеров и дам что есть сил вытягивали шеи и подпирали, точно лепестками распустившихся роз, подбородки. Сапоги тех и других, сшитые из мягкой кожи, вытаптывали ковры, устилавшие просторную залу. Обувь стреляла вперед длинными носами или давала последним безжалостно закругляться вверх – и то, и другое было в моде и считалось привилегией знати.

Слуги подавали вино в серебряных кубках, извлеченных из дорогих резных буфетов. В зале стоял легкий возбужденный гул, предвестник большого торжества.

– День рождения его величества, что мы праздновали накануне, и то отмечалось с меньшим шиком, – заметил Жорж Ла Тремуй, фаворит короля и его советник, подходя к Раулю де Гокуру, первому камергеру Короны и губернатору Шинона. – Вы не находите?

– Считайте, что это всего лишь продолжение праздника, – откликнулся тот. – Король на то и король, чтобы позволять себе такие малости.

– Интересно, она и впрямь заслуживает такого внимания? – точно сам с собой рассуждал Ла Тремуй. – Одно дело, подкупить своим красноречием приходского священника и коменданта провинциальной крепости, и другое – справиться с целым двором. Что вы об этом думаете, де Гокур?

– Ответ на ваш вопрос мы узнаем с минуты на минуту.

Ла Тремуй вздохнул:

– О да. С минуты на минуту. Только, боюсь, если Дама Жанна окажется не орлицей, а жаворонком, орлеанцы не простят нам ошибки. Ведь они ждут Афину-Палладу, не меньше. И ждут как манны небесной!

Помолчав, Рауль де Гокур сказал:

– Если чего орлеанцы и не простят нам, так это глухоты и слепоты, монсеньер. Жаворонком или орлицей, но они должны увидеть Жанну Девственницу. И они ее увидят.

Оба вельможи не испытывали симпатий друг к другу. Тем не менее они разулыбались и, не сговариваясь, стали следить за королем. Карл Валуа сейчас что-то шептал на ухо своей очаровательной жене, Марии Анжуйской, – улыбчивой, молодой, беззаботной. Шептал и время от времени смотрел на двери. Его волнение не могло укрыться от взглядов опытных придворных – Рауля де Гокура и Жоржа Ла Тремуя.

– Я беспокоюсь за его величество, – обронил Ла Тремуй. – Королева Иоланда, да хранит ее святой Михаил, так тесно окружила его заботами, связанными с приездом Дамы Жанны, что король вот уже которую неделю бледен. На наше горе он просто изводит себя этими новостями. Глядя на государя, я и сам стал хуже спать.

– Не знаю, вернет ли приезд Девы Жанны ваш сон, монсеньер, – вежливо заметил де Гокур. – Но, держу пари, что он вернет румянец на щеки его величества.

Не сводя глаз с короля, Ла Тремуй поднял брови:

– Вы так думаете? Дай-то Бог, дай-то Бог…