Принцесса и страж

— А ещё по ногтям, слюне и крови, — но согласись, с волосами всё куда эстетичнее. Разве айрины так не умеют?

— Очень немногие.

— Значит, хоть в чём-то я вас превосхожу.

Взгляд девушки выдал презрение:

— Только в том, что касается смерти.

Уже не оглядываясь, она вышла из трактира.

Никто не услышал, как скрипнула дверь — хотя пьянчуге за порогом что-то почудилось… Лёжа у стены, он поморгал, но увидел лишь то, чему не поверил: ему показалось, что захлопали огромные крылья.

***

Над Отлогими холмами медленно разгорался рассвет.

Сумрачные тени, накрывшие долину призрачно-чёрным покрывалом, испуганно уползали, унося ночные шорохи и промозглую тьму. Воздух теплел, пригретый дыханием подступившего утра. В синеве неба ещё тускнели огоньки звёзд, но вершины гор уже тонули в первых рассветных лучах.

Шёл второй месяц лета — благоухал вишней, зеленел боярышником, белел цветками орхидей. Извивы речек бурлили задорно и радостно, неся в своих водах сверкавшую на солнце форель. Волны густой травы шумели между распадками, на лесных прогалинах и в тенистых дубравах стрекотали кузнечики, а вдоль тракта шелестели листвой вековые ивы. Скоро здесь поползут торговые караваны — на северо-восток, везя в приграничный Нардор товары ремесленников и виноделов… А из самого Нардора устремятся повозки, гружёные мёдом, кожей, пушниной и соболиными шкурками, орехами и изысканными домовыми приборами, сотворёнными руками восточных умельцев.

Но это будет потом, а пока на Отлогих холмах наступало утро. Клочья тумана обернулись росой, и выглянувшее из-за гор солнце посеребрило озёра. В Прилесье вышли из домов рыбаки, чтобы проверить поставленные на ночь сети; на Беличий утёс высыпала детвора — посмотреть, ни заплывёт ли в их края речной кит. Переждав безветренную ночь, у Овражьего всхолмья скрипнула мельница, вторя гневному кряканью диких уток.

А потом по траве пронеслись тени.

Устремившись в лес, тени заскользили по соснам. Остались позади Косой тракт, деревенские крыши и запах гари, бежавший из трубы трактира. Крики уток с голосами людей затерялись в лесных звуках — неслаженных и обманчиво мирных.

Где-то над лесом тени остановились.

Верхушки деревьев дрогнули, взмах невидимых крыльев растревожил листву. Олень на лужайке встрепенулся и пугливо заспешил прочь, — а не заспешил бы, увидел бы не только тени; отводом взгляда зверьё не обманешь.

Когда магию убрали, в лесу возник отряд… если можно назвать так четверых взрослых и ребёнка.

— Вот мы и в Нижнем мире, — сказал Джамэй, фьёрл острова Ун-Дай.

Под ним урчал зверь, подобных которому тут не встречали: нечто среднее между огромной лисой, собакой и летучей мышью. Летучей мышью — потому что крылья зверя были перепончатыми; собакой — потому что морда напоминала собачью, с беззаветно преданным взглядом; и, наконец, лисой, потому что у шерсти был оттенок огня, — да и гладкие крылья как будто горели… От их блеска на солнце пришлось бы жмуриться.

Зверокрыл — вот как называли этих существ.

— Найви, проснись, — фьёрл обернулся к своему пассажиру. — Ну же, мы прилетели.

— Мммм… — недовольно отозвались сонным детским голоском.

За фьёрлом сидела девочка, пристёгнутая к нему ремнями: летая с малыми детьми, айрины пристёгивали их к себе.

Остальные уже соскакивали с животных. Приблизившись, Эрайна стала отстёгивать дочь.

Фьёрл взглянул на жену:

— У тебя взгляд, будто ты голодная.

— Я голодная, — та встала на цыпочки, — а ещё я хочу сделать вот так… — она дёрнула мужа за тонкую бороду — серебристую и остроконечную: — Это за то, что не выбрал место поближе.

Найви заспанно промямлила:

— Мама?..

— Прилетели, милая, — Эрайна поставила дочь на землю.

Та стала осматриваться. Её пытливые глаза были дымчато-синими, ничуть не ярче, чем у людей; распознать в ней айрина могли лишь по волосам. Цвет глаз у айринов мог быть любым (рождались даже черноокие!), но волосами они все походили друг на друга: волосы каждого айрина тускло блестели серебром. Разумеется, Найви не была исключением.

Фьёрл соскочил со зверокрыла. Тот немедля положил свой косматый подбородок ему на плечо и стал пофыркивать, требуя ласки.

— Этлар хочет играть! — сообщила Найви.

— И сдаётся мне, он не один такой… — бормотнул фьёрл.

Эрайна усмехнулась:

— Она чувствует его настроение лучше взрослых. Кстати, как там провизия? — вопрос был адресован их спутникам. — Ещё с нами или упала в лес?

— Ну что вы, фиелнэ**, - смутился мужчина с бритой головой, — такое ведь было всего один раз… Ни о чём не тревожьтесь: отдыхайте, а мы разобьём лагерь.

Под «мы» он имел в виду себя и юношу лет шестнадцати, отстёгивавшего седельные сумки. Юношу звали Муэнгом, а бритоголового — Тиалом.

Эрайна увела дочь за деревья, где та справила нужду, а потом вернулась к мужу:

— Джамэй, мы должны поговорить.

Найви уже играла с Этларом: бросала палку, а тот ловил её, подлетая над землёй. Другие зверокрылы наблюдали за их забавой.

Фьёрл попытался отшутиться:

— Когда ты хочешь поговорить, мне становится страшно.

— Джамэй, я не шучу!

— Ну хорошо, — фьёрл глянул на сосны. — Отойдём.