Но газеты, сообщившие на следующий день о смерти Питера Ганнесса, не следовали наставлениям Свана Николсона. «Ужасное преступление» – возвестил заголовок в «Форт-Уэйн дейли ньюс». В последние недели, писала газета, в округе Ла-Порт «свирепствуют убийства». Жители еще не оплакали смерть юного героя Уэсли Рейнольдса, расстрелянного двумя банковскими грабителями. Все еще оставались на свободе три «черных головореза», убившие бакалейщика Джона Кунсмана, хотя за их поимку местная Ассоциация розничной торговли назначила награду в пятьсот долларов. Полиция пыталась напасть на след человека, пославшего молоденькой служанке Матильде Бейкер коробку начиненных мышьяком конфет, которые та «отведала, ничего не подозревая». И наконец чудом избежавшая смерти мать семнадцатилетнего Джорджа Ширера, который «вдруг лишился рассудка и пытался убить [ее] разделочным ножом».
Внезапная кончина Питера Ганнесса, замыкающая цепь этих «таинственных смертей», давала «веские основания полагать, что дело тут нечисто»11.
В полдень 16 декабря доктор Боуэлл и ассистировавший ему доктор Мартин, местный врач, провели вскрытие. В официальном отчете Боуэлл написал, что «следов ожогов на теле не обнаружено». Нос Ганнесса был «сломан, очевидно, в результате сильных ударов (или в результате падения на тупой предмет, подобный краю столешницы)». Самым значительным повреждением названа «рваная рана головы длиной в дюйм, расположенная слева над наружным затылочным выступом. Удаление надкостницы показало повреждения костей черепа в точке, соответствующей внешнему порезу. В этом же месте отмечается внутричерепное кровоизлияние». По заключению Боуэлла, «смерть наступила в результате сильного удара, вызвавшего перелом костей черепа и вышеупомянутое кровоизлияние»12.
Вскрытие не прояснило таинственные обстоятельства смерти Ганнесса, как надеялся Боуэлл. Оно только усилило его недоверие к версии, изложенной Белль. Решив узнать правду, коронер объявил о созыве жюри и проведении дознания.
Оно состоялось в четверг, 18 декабря 1902 года, на ферме, в комнате, где скончался Питер. Главного свидетеля – Белль – допрашивал Боуэлл. Протокол допроса вел его помощник Луис Х. Оберрайх.
Когда ее попросили описать случившееся, Белль объяснила, что, уложив детей спать, пошла на кухню начинять кишки свиным колбасным фаршем, который Питер перемолол еще днем. Окончив работу, она вымыла мясорубку и вернулась в гостиную, где Питер читал газеты.
– Мы сидели и просматривали газеты, – вспоминала женщина. – Я сказала, что пора спать. Он согласился, взял трубку и вышел на кухню. Перед тем как идти наверх, он всегда запирал дверь. Я услышала какой-то шум. Обычно муж сушил башмаки около плиты, и я подумала, что он вернулся взять какую-то пару, но тут я услышала ужасный грохот, бросила газету, побежала, а когда вошла, он вставал с пола, прижав к голове руки. Сзади на плите у меня стоял чан с рассолом, я собиралась залить им зельц, но решила, что не смогу – чан был полный и очень горячий. Может, потому я его там до утра и оставила.
– Где? – спросил Боуэлл. – На плите или на полке?
– На плите, сзади. Я вымыла и вытерла мясорубку, а потом поставила ее сушиться на полку. Я всегда насухо вытираю металлические детали. Тут слышу: «Мамочка, я ужасно ошпарился». Я испугалась, не знала что делать. Его одежда вся намокла. Тогда я сказала: «Лучше все снять», а он ответил: «Ужасно болит голова. Я слышал, что от волдырей помогает сода с водой, намочил полотенце и приложил к шее».
– Рассол пролился? – продолжал допрос Боуэлл.
– Да, мне кажется, чан был почти пустой.
– Это был кипящий рассол?
– Ну, он кипел, но какое-то время уже просто стоял на плите и был горячим, мог ошпарить. Я намазала ожог вазелином.
На вопрос, не заметила ли Белль раны на затылке, когда помогала Питеру, женщина ответила утвердительно.
– Было ли кровотечение? – спросил коронер.
– Несильное. Мне показалось, оно уже остановилось.
Продолжая свой рассказ, Белль объяснила, что они сидели на кухне и она растирала мазью обожженную шею мужа. Он боялся, «что от ожога у него выпадут волосы». Потом они вернулись в гостиную, где пробыли «около двух часов». Затем, по ее словам, «ему стало немного легче», и она спросила:
– Может, тебе лучше лечь?
А муж ответил:
– Пожалуй.
– Наверх не поднимайся, ложись прямо здесь, в гостиной, а я прибавлю тепла, чтобы ты не замерз.
Он согласился, Белль приготовила ему место, сменила одежду на ночную рубаху, а потом сказала, что идет «спать наверх к девочкам» и чтобы он позвал ее, «если ему будет что-нибудь нужно». Она ушла и «уснула, потому что очень устала».
Исход событий Белль живописала драматическими красками.