Принц вечности

Свернул кольцом когтистые лапы,

Защелкал со злобой клювом,

Но напасть не решился.

И унесло его волнами.

Будто бурдюк опустевший,

Из коего вылито вино,

И вопль его угас.

Как пламя сгоревшей свечи…

Так все было!

Я, О'Каймор, видел!

Так все было! Может, так, а может, иначе… И что ты видел, старый мошенник, и что сочинил?

Вздохнув, Дженнак приподнял серебряную чашу, отпив пару глотков. Вино было привозным. Вероятно, Бритайя располагалась на мировой сфере севернее Тайонела, и лоза с веселящими сердце ягодами, дар хитроумного Одисса-прародителя, здесь не росла. Бриты были мастера варить ячменное пиво, но вино привозили из Иберы, с лизирских равнин и с вытянутого полуострова, делившего море Длинное море пополам и называвшегося Атали. Аталийское вино считалось самым лучшим – правда, как все пьянящие ри-каннские напитки, его сбраживали и выдерживали до невероятной крепости. Дженнак так и не сумел к нему привыкнуть, а потому разбавлял напиток водой. Ибо сказано: пьющий крепкое вино видит сладкие сны, да пробуждение горько!

Фарасса, брат его, любил такое… Завистник Фарасса, злобный, как кайман… Фарасса, по воле коего погибла Виа, и сам Дженнак едва не расстался с жизнью, когда атлиец из Клана Душителей, наемник Фарассы, метнул в него громовой шар… Но эти дела, эта боль – в прошлом; и хорошо, что меч Великого Сахема остался чист и не изведал вкуса братской крови., Те, кто поклоняется Шестерым, знают: боги милостивы, они не мстят никому, но судьба превыше богов, сильнее и безжалостней их, ибо судьбу человек творит сам. Судьба и отомстила Фарассе много лет назад, еще при жизни отца Джеданны, Владыки Юга и одиссарского сагамора Игры с атлийскими душителями не кончились добром, и однажды Фарасса проснулся с петлей на шее – проснулся, чтобы спустя мгновение отправиться в Великую Пустоту. Нелегкой дорогой, надо полагать!

– Так было! – пел светловолосый бритунский рапсод, и сказитель-бихара беззвучно вторил ему, шевеля губами и кивая головой.

Так было!

Иные молвят: то – домыслы и сказки…

Нет!

Ведь я, тидам О'Каймор, видел –

Видел, как светлый вождь Дженнак

Сразился с Паннар-Са, изгнав его в пучину!

И видел я иное, видел дивное:

Лишь прикоснулся светлорожденный к кормилу,

Вслед за его рукой легла рука другая,

Широкая, подобная веслу,

И мощная, как древесный ствол;

А за спиною вождя возникла тень,

Огромная, как мачта,

Одетая в небесный синий цвет.

То был Сеннам,

Владыка Бурь, Великий Странник!

То был Сеннам,

Хозяин Ветра, Властелин Дорог!

То был Сеннам…

Сеннам! Возможно, возможно… Но Дженнак готов был прозакладывать все свои сокровища, все свои земли, города и дворцы против дырки от атлийского чейни, что в тот миг не божественная ладонь легла рядом с его рукой, а могучие длани Грхаба. Грхаба, его наставника, коему обязан он столь же многим, как и мудрому аххалю Унгир-Брену… Поистине, один вылепил его тело и обратил мягкую глину в твердый металл, а другой вдохнул в него разум – точно так же, как великие Кино Раа, сделавшие дикарей людьми…

Грхаб, О'Каймор, Унгир-Брен… За три десятилетия Дженнак слушал песни Саги сотни раз, но не затем, чтоб насладиться восхвалениями в честь победителя Паннар-Са, открывшего земли Риканны. Нет, о нет! Даже в юности у него хватало ума, чтобы не тешить свою гордость громкими словами. Он слушал, чтобы вспомнить тех троих, уже ушедших в Великую Пустоту; слушал, чтобы поразмыслить над бренностью жизни и собственным своим путем, долгой дорогой встреч и вечных разлук, как назвал ее Унгир-Брен. И еще, с робостью и страхом, он искал в себе следы ожесточения от этих потерь и радовался, не находя их. Возможно, рано?.. – думал он. Старый аххаль утверждал, что кинну, избранник богов и долгожитель, черствеет душой на исходе второго столетия… А он, Дженнак, еще так молод! По меркам светлорожденных, он едва вступил в период зрелости…