Принц в неглиже

Ожидая обеда, Филимонов немного поскучал, то и дело поглядывая в окно на гуляющих пациентов. Люди в пижамах пастельных тонов бродили по дорожкам, сидели, болтая ногами, на лавочках и почти не разговаривали друг с другом. Общительный Филимонов подумал, что в этой атмосфере мог бы свихнуться от скуки. Чтобы не накаркать, он сплюнул три раза через плечо и постучал по дереву.

Время шло, сигнала к обеду все не было, объект наблюдения спокойно сидел на скамье, поэтому лейтенант с разрешения дежурной сестры включил в холле телевизор и погрузился в просмотр увлекательного исторического фильма о борьбе американских коллег-полицейских с обнаглевшими соплеменными бандитами. Древний «Рубин» с подсевшим кинескопом показывал не бог весть как, но лейтенант прямо-таки приклеился к экрану. На взгляд Филимонова, главный мафиози, некто Ла Гадо, черноусый широкоплечий итальянец в шикарном костюме с огромными бриллиантовыми запонками, здорово смахивал на полковника Лапокосова. Лейтенант с особенным удовольствием предвкушал скорый и неминуемый конец мафиози.

В полном молчании Беримор и Бурундук покинули больницу, сели в машину и поехали по указанному адресу: Зеленая, один.

Исторически так сложилось, что Зеленая, главная улица Екатеринодара, начиналась с дурдома. Было ли это оплошностью градостроителей или недосмотром градоначальников, нельзя сказать в точности, но что-то символическое в казусе угадывалось.

На подъезде к психиатричке тишину нарушил сам Беримор. Он тихо, но злобно прошипел:

— Придурок!

— А то! — Вася обернулся к хозяину с переднего пассажирского сиденья и убежденно кивнул.

Беримор посмотрел на подчиненного с ненавистью: «придурок» относилось именно к нему.

— Это он от сковородки повредился, — продолжал между тем Бурундук. — Раньше-то вроде нормальный был, а после сковородки — того. Правильно говорят: все импортное вредно для русского организма. Небось тефлон ихний для мозгов сильно отрицательный, вот Серж и свихнулся…

— Заткнись, — велел Беримор, устало закрывая глаза и гадая, почему Серж оказался в психушке.

— Ты его видел? — еще раз уточнил он у Васи.

— Ну! — ответил тот. — Ясно дело, видел. Точно, он — Серж.

— Он тебя узнал? — Беримор лихорадочно соображал.

— Да нет же, куда ему! Говорю, форменный псих: глаза бегают, лопочет, как обезьяна! Или тефлон его поломал, или врачи мозги выпарили — одно из двух.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Беримор.

Машина бесшумно въехала в переулок, из которого открывался замечательный вид на глухую стену, окружавшую психушку. У стены топталась толстая баба в красной клеенчатой куртке с леопардовым воротником. Баба устанавливала новенькую блестящую стремянку. На земле прочно стояла клетчатая сумка с толстым рулоном афиш. Пяток таких больших афиш, зазывающих горожан на третье южнороссийское байк-шоу, уже красовалось на стене.

— А ну-ка, давай попробуем объехать это заведение со всех сторон, — сказал Беримор водителю.

Машина тихо скользнула за угол.

— Все, никого нет, — громко прошипела я из-за другого угла.

— Тащи куклу, — сипло пробасила Ирка, балансируя на стремянке и одновременно стягивая с себя жуткое красное одеяние.

— Смотри не грохнись, — пробормотала я, приближаясь.

Под просторным плащом у меня на животе топорщилась сложной формы выпуклость. Резиновые куклы из секс-шопа, как выяснилось, норовят выскользнуть из рук — может, это и эротично, но крайне неудобно при транспортировке.

Ирка уже топталась на земле.

— Давай-давай. — Она нетерпеливо вырвала у меня сексапильную голышку и проворно обрядила ее в свою красную куртень. — Во, белокурая бестия!

— Где вы, извращенцы? — криво ухмыльнулась я.

— Ладно, сойдет, — придирчиво оглядев резиновое чучело, постановила Ирка. — С полчаса продержится.

Мы усадили гуттаперчевую девочку на нижнюю ступеньку стремянки, закрепили скотчем. Наверное, издали она и впрямь смахивала на даму, изумленную жизнью (отсюда — широко открытый рот) и, безусловно, сумасшедшую. Красотка удивительно хорошо гармонировала со свеженаклеенным плакатом байк-шоу: казалось, она только что крайне неудачно упала с изображенного на нем звероподобного мотоцикла.

— Ее по ту сторону стены сажать надо, — сказала я, содрогнувшись. — Впрочем, тебя тоже.

— Хватит болтать! — рявкнула Ирка. — Где пес?

Том ожидал своего часа за углом, коротая время за предоставленным Иркой легким обедом: берцовая кость не то слона, не то бегемота. Не без труда оторвав Томку от трапезы, я приволокла его к Ирке, потыкала псу в морду пустым мешком из-под Монтика и толкнула животное вверх по стремянке. Том на удивление легко сиганул на стену и бесшумно канул вниз по другую ее сторону.

— Теперь ты, — сказала Ирка.

— Ненормальная, — в сердцах выругалась я. — Рыцарша стукнутая. Других мужиков на свете нет, кроме твоего психованного нудиста!

— Пошла! — Ирка, как гирю, выжала меня вверх одной правой.