– За Дона! – рявкнула Ирка, разжимая руки.
Сверкающий на солнце пузырь кувыркнулся вниз и огромной радужной каплей ляпнулся точнехонько на голову доктора. Ай да Зинка, настоящий снайпер!
Раздался сочный чмокающий звук, и три литра водно-спиртового раствора валерьянки водопадом накрыли Пиктусова. В воздухе распространилось характерное амбре.
– Что за… – начал было доктор, но закончить фразу не успел.
– Мау? – с радостным удивлением вопросили из лопухов.
– Мау! Мау! Мау! – эхом понеслось по окрестностям.
И началось! Кошки выскакивали из кустов, падали с деревьев и балконов, материализовались из воздуха, и все бросались к доктору, широко раскрыв когтистые объятия. Что там пяток котов, загодя прикормленных нами! Кажется, все кошки квартала сбежались на стихийную пьянку! Лишь однажды до того я наблюдала подобный ажиотаж – среди коллег-журналистов на презентации продукции ликероводочного завода!
Облепленный животными Пиктусов придушенно взвыл, замахал руками и сделался похож на одетого в нелепую шубу Робинзона Крузо, призывающего проплывающий мимо острова корабль.
– Какова, интересно, в Екатеринодаре плотность кошек на квадратный метр городской площади? – проговорила любознательная Зина, не отрывая глаз от фантастической сцены под нами.
У ног доктора, смутно угадывающихся в основании меховой кучи, образовался шевелящийся пестрый ковер, сотканный из шкур, одна из которых наверняка принадлежала Тохе. Вспомнив об этом, я ринулась вниз, Зинка шумно посыпалась за мной.
– Выбирай белое! – перекрывая разноголосый мяв, крикнула я кузине. Сама высмотрела наиболее мохнатую белизну и ринулась на нее, как коршун.
– Тоха, это не ты? Нет, не ты. – Я отпустила вырывающегося блондинистого кота, и он тут же бесследно затерялся среди сородичей.
– Вот он, Тоха! – Зинка грамотно, за шкирку, держала на весу моего шиншиллового зверя. В другой руке у кузины свисала невесть откуда взявшаяся наволочка.
– Ты же сказала, брать белое! – ответила она на мой невысказанный вопрос.
– Молодец, давай ее сюда!
Тоха в моих руках трепыхался, опасно размахивая когтистыми лапами. Нет, спасибо, мне коррекция не нужна… Я ловко опустила кота в наволочку, Зинка стянула края – получился аккуратный узел. Натренировались, однако! Мы дружно вздохнули.
– Давай-ка отойдем, – сказала кузина, осторожно выбираясь из кошачьей толпы и морща нос: все сильнее пахло не только валерьянкой, но и ее ошалевшими потребителями.
– По-мо-ги-те, – простирая к нам исцарапанные ладони, прохрипел Пиктусов.
– Как-нибудь в другой раз, – мстительно сказала кровожадная Зинка, обходя его стороной.
Держа в вытянутой руке мешок с Тохой и поминутно оглядываясь на кошачью тусовку, я следом за кузиной вернулась к Иркиной машине, закрыла своего озверевшего кота в салоне и присоединилась к группе друзей. Вырывая друг у друга мой бинокль, Ирка, Зина и Дон любовались делом наших рук.
– Эх, не туда пошел! – огорчилась Зинка.
Я без объяснений поняла ее разочарование: если бы Пиктусов развернулся и двинулся туда, откуда пришел, он оказался бы вблизи здания краевой администрации. Надо полагать, охрана губернатора устроила бы ему теплый прием!
Стряхивая с себя кошек гроздьями, пошатывающийся на ходу доктор Пиктусов слепо пересек улицу, зацепил мимоходом пару припаркованных машин и очутился в сквере. Автосигнализации затянули богатое грузинское многоголосие. Падающие со спины и плеч доктора звери поспешно возвращались к музею, где по-прежнему самозабвенно катались по тротуару и издавали радостные звуки их сородичи.
– Господи боже! – весело ужаснулась Ирка.
Я вырвала у нее бинокль, ахнула и передала оптический прибор нетерпеливо подпрыгивающему Дону.
На Пиктусова страшно было смотреть: его некогда приличный костюм был изодран в клочья, руки исцарапаны в кровь, с порезанной лысины, вокруг которой в ужасе дыбился клочковатый пегий венчик, на глаза стекала красная струйка. Сквозь алую пелену доктор смутно разглядел фигуру в белом и сделал несколько шагов по направлению к ней.
Незадолго до того пожилая дама в светлом плаще, склонясь над насупленным внуком, с мягким укором произнесла:
– Женечка, не будешь слушаться бабушку, придет страшный дядя и заберет тебя!
– Врача! – прохрипел Пиктусов, приближаясь.
Бабушка распрямилась, обернулась и обомлела. Мальчик Женечка увидел самого страшного в мире дядю, спрятался за скамейку и слезно зарыдал, клятвенно обещая слушаться бабушку всю оставшуюся жизнь. Бомж Петюня, мирно спавший в куче сухих листьев под пение сигнализации, от Женечкиного рева с неудовольствием проснулся, продрал красные глаза, увидел ужасающего Пиктусова и сочувственно спросил, проявляя классовую солидарность:
– Это кто ж тебя, братан, так уделал?
Неблагодарно оттолкнув протянутую Петюней руку помощи, Пиктусов сделал еще пару неверных шагов по направлению к бабушке, загораживающей юбками захлебывающегося рыданиями Женечку. Испуганная женщина замахала руками и срывающимся голосом прокричала:
– Вон! Вон!