Ожидая обеда, Филимонов немного поскучал, то и дело поглядывая в окно на гуляющих пациентов. Люди в пижамах пастельных тонов бродили по дорожкам, сидели, болтая ногами, на лавочках и почти не разговаривали друг с другом. Общительный Филимонов подумал, что в этой атмосфере мог бы свихнуться от скуки. Чтобы не накаркать, он сплюнул три раза через плечо и постучал по дереву.
Время шло, сигнала к обеду все не было, объект наблюдения спокойно сидел на скамье, поэтому лейтенант с разрешения дежурной сестры включил в холле телевизор и погрузился в просмотр увлекательного исторического фильма о борьбе американских коллег-полицейских с обнаглевшими соплеменными бандитами. Древний «Рубин» с подсевшим кинескопом показывал не бог весть как, но лейтенант прямо-таки приклеился к экрану. На взгляд Филимонова, главный мафиози, некто Ла Гадо, черноусый широкоплечий итальянец в шикарном костюме с огромными бриллиантовыми запонками, здорово смахивал на полковника Лапокосова. Лейтенант с особенным удовольствием предвкушал скорый и неминуемый конец мафиози.
В полном молчании Беримор и Бурундук покинули больницу, сели в машину и поехали по указанному адресу: Зеленая, один.
Исторически так сложилось, что Зеленая, главная улица Екатеринодара, начиналась с дурдома. Было ли это оплошностью градостроителей или недосмотром градоначальников, нельзя сказать в точности, но что-то символическое в казусе угадывалось.
На подъезде к психиатричке тишину нарушил сам Беримор. Он тихо, но злобно прошипел:
– Придурок!
– А то! – Вася обернулся к хозяину с переднего пассажирского сиденья и убежденно кивнул.
Беримор посмотрел на подчиненного с ненавистью: «придурок» относилось именно к нему.
– Это он от сковородки повредился, – продолжал между тем Бурундук. – Раньше-то вроде нормальный был, а после сковородки – того. Правильно говорят: все импортное вредно для русского организма. Небось тефлон ихний для мозгов сильно отрицательный, вот Серж и свихнулся…
– Заткнись, – велел Беримор, устало закрывая глаза и гадая, почему Серж оказался в психушке.
– Ты его видел? – еще раз уточнил он у Васи.
– Ну! – ответил тот. – Ясно дело, видел. Точно, он – Серж.
– Он тебя узнал? – Беримор лихорадочно соображал.
– Да нет же, куда ему! Говорю, форменный псих: глаза бегают, лопочет, как обезьяна! Или тефлон его поломал, или врачи мозги выпарили – одно из двух.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Беримор.
Машина бесшумно въехала в переулок, из которого открывался замечательный вид на глухую стену, окружавшую психушку. У стены топталась толстая баба в красной клеенчатой куртке с леопардовым воротником. Баба устанавливала новенькую блестящую стремянку. На земле прочно стояла клетчатая сумка с толстым рулоном афиш. Пяток таких больших афиш, зазывающих горожан на третье южнороссийское байк-шоу, уже красовалось на стене.
– А ну-ка, давай попробуем объехать это заведение со всех сторон, – сказал Беримор водителю.
Машина тихо скользнула за угол.
– Все, никого нет, – громко прошипела я из-за другого угла.
– Тащи куклу, – сипло пробасила Ирка, балансируя на стремянке и одновременно стягивая с себя жуткое красное одеяние.
– Смотри не грохнись, – пробормотала я, приближаясь.
Под просторным плащом у меня на животе топорщилась сложной формы выпуклость. Резиновые куклы из секс-шопа, как выяснилось, норовят выскользнуть из рук – может, это и эротично, но крайне неудобно при транспортировке.
Ирка уже топталась на земле.
– Давай-давай. – Она нетерпеливо вырвала у меня сексапильную голышку и проворно обрядила ее в свою красную куртень. – Во, белокурая бестия!
– Где вы, извращенцы? – криво ухмыльнулась я.
– Ладно, сойдет, – придирчиво оглядев резиновое чучело, постановила Ирка. – С полчаса продержится.
Мы усадили гуттаперчевую девочку на нижнюю ступеньку стремянки, закрепили скотчем. Наверное, издали она и впрямь смахивала на даму, изумленную жизнью (отсюда – широко открытый рот) и, безусловно, сумасшедшую. Красотка удивительно хорошо гармонировала со свеженаклеенным плакатом байк-шоу: казалось, она только что крайне неудачно упала с изображенного на нем звероподобного мотоцикла.
– Ее по ту сторону стены сажать надо, – сказала я, содрогнувшись. – Впрочем, тебя тоже.
– Хватит болтать! – рявкнула Ирка. – Где пес?
Том ожидал своего часа за углом, коротая время за предоставленным Иркой легким обедом: берцовая кость не то слона, не то бегемота. Не без труда оторвав Томку от трапезы, я приволокла его к Ирке, потыкала псу в морду пустым мешком из-под Монтика и толкнула животное вверх по стремянке. Том на удивление легко сиганул на стену и бесшумно канул вниз по другую ее сторону.
– Теперь ты, – сказала Ирка.
– Ненормальная, – в сердцах выругалась я. – Рыцарша стукнутая. Других мужиков на свете нет, кроме твоего психованного нудиста!
– Пошла! – Ирка, как гирю, выжала меня вверх одной правой.