Принц-странник

Мария! Прекрасная, очаровательная Мария! Но если подвернется случай и он не забудет, он проявит доброту и великодушие к маленькой Генриетте.

В своей спальне в Версале Людовик пробудился навстречу новому дню. Его первые же мысли были о Марии. Он намеревался упросить мать дать согласие на женитьбу: это надлежало сделать немедленно, не откладывая в долгий ящик. Мария сейчас торопила его. Мария любила его, но ей также не терпелось стать королевой Франции.

Утро Людовика в Версале включало в себя целый ритуал. Едва проснувшись, он читал молитвы, перебирая четки, и, заслышав его голос, присутствовавшие проходили к его ложу; среди них — аббат де Перефиз, в обязанности которого входило читать ему святцы. Иногда аббат читал вместо священных книг отрывки из книги, которую он писал, — книги о деде Людовика.

Когда аббат заканчивал чтение, камердинеры Ла Порт и Дюбуа выходили вперед, они одевали на него халат и отводили к стульчику, где он имел обыкновение сидеть с полчаса. Затем он возвращался в спальню, где его уже ожидали государственные мужи: он имел с ними непринужденный разговор в той изящной манере, которая делала таким приятным общение с ним. Продолжая беседу, он умывался, чистил зубы, затем начинались молитвы. После этого причесывались его красивые волосы под общие возгласы восхищения, и он облачался в светлые бриджи и батистовую рубашку — одежда для утренних гимнастических упражнений. В них он был великолепен, но этим утром показал меньшую ловкость, чем обычно, из чего окружающие могли заключить: король о чем-то раздумывает. Он не сумел приземлиться в седло «коня»с обычной ловкостью, хотя церемониймейстер, видя его настроение, из предосторожности не стал поднимать снаряд на обычную высоту. То же самое произошло во время фехтования; Людовик не продемонстрировал присущего ему отменного хладнокровия. Даже во время строевых упражнений с пикой и мушкетом он был отрешен и задумчив. Но никто ни в чем не попрекнул его. Даже если он допускал ошибку или сбой, всегда следовал дружный хор восхищения. Далее следовали балетные танцы, к которым он всегда питал особую страсть. Сейчас он представил себя танцующим с Марией и, хотя игнорировал инструкции Бошана, лучшего учителя балетного танца в стране, танцевал с истинным вдохновением. . Вспотев от танца, он вернулся в спальню, чтобы сменить одежду перед завтраком.

После всего этого он пошел в апартаменты кардинала Мазарини для беседы о государственных вопросах.

Кардинал Мазарини! Этот человек приводил Людовика в особое волнение, ведь он, будучи дядей Марии, был для короля особенно важной персоной.

Он ждал, не перейдет ли кардинал к вопросу о его женитьбе, наверняка этот великий человек будет на стороне короля и будет счастлив увидеть свою племянницу на троне королевы Франции. При этом, однако, Людовик не вполне доверял Мазарини и не рискнул заговорить с ним, не выложив прежде свои планы матери.

Он отправился к ней сразу же после беседы с кардиналом. Было одиннадцать часов утра, а она все еще лежала в постели — Анна никогда не поднималась рано.

Ее лицо просветлело при виде сына. Каждое утро ей казалось, что он становится еще красивее; он был, казалось, одним из тех романтических героев, о которых так занимательно написала мадам де Скюдери; и вовсе не удивительно, что все писатели того времени видели в Людовике романтический идеал, ведь не сделают героем человека, если в нем при рождении не проявилась королевская натура.

Это был один из тех часов в распорядке дня, которым Анна могла наслаждаться в полной мере. Лежать в кровати и принимать проявления сыновьего долга со стороны любимого мальчика; смотреть, как он грациозно подает ей сорочку; болтать с ним, пока она поглощает свой невероятно обильный завтрак, принесенный ей в постель, все это было поистине великим наслаждением.

Ее радовало, что он физически столь совершенен. Какая в том проблема, что он не вырос книжным червем или, покинув ее, ударился в спортивные игры, уделяя книгам редкий час, не говоря уже о дне.

— Мне нужно кое о чем поговорить с тобой, мама, — сказал он.

— Ты хочешь, чтобы мы остались одни. Он кивнул. Она махнула рукой, и в несколько секунд комната опустела.

— Ну, мой любимый мальчик?

— Мадам, дело вот в чем: я больше не мальчик, и думаю, мне пора жениться.

— Миленький, это верно. Я думала о твоем браке непрерывно еще с колыбели.

— Теперь я нашел ту, которую хочу сделать королевой Франции. Я люблю ее, дорогая мама. Я не могу жить без Марии.

— Марии?

— Марии Манчини.

— Мой сын! Ты шутишь?

— Это не шутка. Говорю же тебе, что люблю ее!

— О, да, ты любишь ее. Это понятно. Это не первый случай, когда ты любишь. Но женитьба… женитьба величайшего из королей мира, мой мальчик, это не вопрос, к которому так легко можно подойти.

— Я не мальчик. Мне двадцать и я мужчина.

— Да, ты не мальчик и тебе следует жениться. Но тебе необходимо взять в жены женщину, достойную тебя.

— Я люблю Марию.

— Ну и люби Марию. Она почтет за честь быть твоей любовницей.

— Это другая любовь, мама. Мария слишком хороша, и я слишком сильно люблю ее…