Принц со шрамом (ЛП)

— Вам просто нужно научиться вдыхать, — я придвигаюсь еще ближе, мой живот напрягается, когда я подношу косяк к ее губам, гадая, позволит ли она мне или отшвырнет мою руку.

Оба варианта возбуждают меня, и я не могу решить, чего я жажду больше: ее подчинения или борьбы.

Ее пальцы обхватывают мое запястье, от этого прикосновения по руке пробегают искры, и я прижимаю край к ее рту.

— Всасывайте медленно.

Мой член твердеет до болезненно опухшего состояния и прижимается к ноге, пока ее губы обхватывают бумагу.

Я протягиваю руку, проводя двумя пальцами по ее пищеводу, потому что сейчас, когда мы вдвоем, я не могу не прикасаться к ней.

— Теперь глотайте, — произношу я.

Ее глаза вспыхивают, но мышцы подрагивают, когда дым спускается по горлу и проникает в легкие.

Наши взгляды встречаются.

— Выдыхайте.

Она слушается, и вокруг ее лица вьется облако, закрывая ее от моего взгляда. Мои внутренности расплавляются от ее послушания.

— Хорошая девочка, — мои пальцы касаются её шеи, прежде чем я убираю косяк и подношу его к своим губам, конец влажный от ее слюны.

Её темные глаза сверкают, когда они встречаются с моими, а затем опускаются.

Она прочищает горло и отодвигается на скамейке.

— Я все еще не думаю, что мне это нравится.

Я откидываюсь назад и смотрю на небо, не обращая внимания на то, что каждый нерв в моем теле искрится, как молния, призывая меня дать волю и либо трахнуть ее, либо убить, только чтобы я мог вернуть свой привычный благословенный тип оцепенения.

— Это не для всех, я полагаю.

— Почему Вы это делаете?

— Почему бы и нет? — я пожимаю плечами.

Она не отвечает, предпочитая зеркально отражать мое тело, вытянув ноги и сплетя пальцы, которые лежат на животе, а голова прислонена к спинке скамьи.

Здесь тихо; звуки цикад на деревьях и случайное улюлюканье совы — единственное, что составляет нам компанию.

— Это успокаивает меня, — наконец говорю я.

И тут же хочу взять свои слова обратно, ожидая, что она тут же бросится меня осуждать. Но она этого не делает. Она просто хмыкает и закрывает глаза.

— Вы когда-нибудь чувствовали, что не можете выключить это? — продолжаю я. — Ваши мысли, я имею в виду.

— Всегда.

— Когда шепот не умолкает, мое тело начинает восстаёт, превращаясь в узлы и клубки до такой степени, что я не могу сидеть спокойно. Мои легкие сжимаются, и я едва могу дышать сквозь панику… — я поднимаю горящую бумагу. — Это помогает.

Она поворачивает голову в мою сторону, ее брови поднимаются.

— Неужели могущественный принц Тристан только что признался мне, что что-то может победить его?

— Тревога — это то, что побеждает всех, кого она касается. Даже меня, — я втягиваю еще один раз, прежде чем снова предложить ей.

К моему удивлению, но она берет косяк, держа между пальцами.

— Я понимаю, — говорит она. — До смерти отца я была как любая другая девушка, — она колеблется, боковым зрением наблюдая за мной. — А потом, прямо перед моим двадцатым днем рождения, он уехал из города, чтобы делать то, что у него получалось лучше всего.

— И это было…

— Быть хорошим человеком, — нижняя губа дрожит. — Он обещал, что будет дома вовремя, и каждый день до моего дня рождения я сидела у своего эркера, смотрела на грунтовую дорогу, ожидая увидеть, как он едет по дороге, это больное чувство бурлило в моем нутре, заставляя мои нервы прыгать под кожей.

Она качает головой.

— Оказывается, я была права, и иногда, когда ты пытаешься быть хорошим, ты становишься мучеником.

Моя грудь вздымается, удивляясь, почему она говорит мне это, и удивляясь, почему меня это волнует.

— В общем, — она смеется, — с тех пор это чувство не покидает меня. Оно просто кипит, как кислота, растворяя все на своем пути. Я всегда просто… жду следующего стука в дверь, сообщающего мне, что человек, которого я люблю, никогда не вернется домой.

Я сглатываю неожиданные эмоции, вызванные ее словами, и в голове проносится момент, когда я узнала, что мой отец умер.

Она подносит косяк к губам, откидывая голову назад к небу, ее горло дергается, когда она вдыхает. Ее силуэт великолепен в лунном свете, и прежде чем я успеваю остановить себя, я протягиваю руку, чтобы убрать локон с ее лица, не в силах умерить желание.

— Из вас получился бы потрясающий портрет.

Она морщит нос, но не поворачивается в мою сторону.

— Что?

— Я бы хотел нарисовать Вас, — перефразирую я, придвигаясь ближе, мои пальцы танцуют по ее коже. — Прямо вот так, с Вашим лицом, целующим звезды… Думаю, это самое прекрасное, что я когда-либо видел.

Ее тело напрягается, и мне кажется, что мое сердце сейчас выскочит из груди. Я не уверен, что именно развязывает мне язык, и не знаю, имею ли я в виду то, что говорю. Я знаю только, что в этот момент я чувствую, что могу умереть, если не выскажусь.

— Вы называете меня красивой? — шепчет она, ее глаза расширены, когда она смотрит в мою сторону.

Мой язык проводит по губам, и я наклоняюсь, касаясь ртом края ее уха.

— Я говорю, что Вы можете свести мужчину с ума. Заставить его разрушить мир только для того, чтобы увидеть Вашу улыбку.