Принц со шрамом (ЛП)

— В глубине нашего леса есть заброшенная хижина, и когда я был мальчишкой, я часто пробирался к ней. Ты знал об этом?

Дыхание стражника становится все более прерывистым, но он молчит.

Я хватаю его за затылок, задирая его вверх, пока его лицо не направлено к потолку, дым от моей сигареты вьется между пальцами и обволакивает его череп.

— Ответь мне.

Его челюсть сжимается.

— Нет...

— Конечно, нет, — огрызаюсь я. — Никто не знает. Никто не заботился о маленьком принце Тристане настолько, что всем было плевать на то, что я делаю со своим временем.

Я швыряю его на землю, так что он вынужден ловить свое тело сломанным запястьем. Он рушится, со стоном поднося поломанные пальцы к груди.

— Наши туннели ведут прямо к ней, не правда ли?

Задрав голову, я жду его ответа, но кроме его хныканья, он ничего не говорит. Раздражение обволакивает мои мышцы, сжимая их. Я понижаю голос.

— Я думал, мы уже обсудили, что я ожидаю ответов на свои вопросы, Антоний.

— Да! Это правда, — его голос трещит, и явный страх, пробивающийся сквозь тон, заставляет меня улыбнуться.

— Дело в том, что я проводил там часы. Обычно брал свой скетчбук и рисовал до тех пор, пока мои пальцы не немели. Это было единственное место, куда я мог пойти, чтобы люди, причинившие мне боль, не последовали за мной.

Я приседаю, мои руки скользят по его плечам, притягивая его вертикально в сидячее положение.

— И все позволили мне исчезнуть, хотя они видели, что происходило. Возможно, им было все равно, — я пожимаю плечами. — А может быть, они думали, что одиночество поможет моему «хрупкому психическому состоянию».

Мое нутро вздрагивает, и я подношу косяк к губам, позволяя дыму просачиваться через края рта, пока я говорю.

— Но некоторых людей невозможно спасти. А тебя возможно спасти, Антоний?

Он качает головой.

— Они все так говорят, — мои пальцы лежат на впадинке между ключицами, прямо под его шеей. — Если бы я надавил прямо здесь, это повалило бы тебя вниз и перекрыло дыхание, но только на мгновение. Ты знаешь, каково это — задыхаться несколько часов подряд?

— Нет, — хнычет он.

— Я могу показать тебе, если хочешь, — я делаю паузу. — Или ты можешь сказать мне правду и понадеяться, что я стану твоим спасителем.

Его глаза сужаются, и даже сквозь боль, в его радужке отражается вызов.

— Вы не спаситель. Просто изуродованный урод.

Гнев накатывает на меня, и моя рука вырывается прежде, чем я успеваю её сдержать, звук моих колец громко ударяется о кость в бетонной комнате. Он отлетает в сторону, стонет, когда кровь выливается у него изо рта. Сплевывает, и зуб летит на пол. Не обращая внимания на его хныканье, я поднимаю ногу и ударяю ею по его лицу, мой живот напрягается от подъема и опускания ноги, когда я наступаю на его щеку, чувствуя, как кость ломается под моей пяткой.

Красная жидкость собирается вокруг моих ног, и я отступаю назад, закрывая глаза и задыхаясь от огненного ливня, который обрушивается на мои внутренности от его слов.

— Все всегда недооценивают меня, — я вздыхаю и снова делаю шаг вперед, на этот раз, чтобы надавить ногой на его запястье над сломанной костью. — Но ты ошибаешься, Антоний. Потому что прямо сейчас? Я — твой бог.

Я скрежещу носком ботинка, и он стискивает зубы, из его сжатых губ вырывается протяжный стон.

— Не стесняйся, милый, — я хихикаю. — Ты можешь кричать так громко, как тебе угодно. Никто не услышит.

Его рабочая рука летит к моей голени, его ногти пытаются вцепиться в мою плоть сквозь ткань брюк. Наклонившись близко к его лицу, я понижаю голос до шепота.

— Всего несколько жалких слов, Антоний, и все это может закончиться. Скажи мне, что ты видел.

— Вы... вы отпустите меня? — плачет он.

Смеясь, я раскуриваю косяк, и пепел дождем сыплется на его потное, залитое соплями лицо.

— Я обещаю отпустить тебя на свободу

— Я видел вас и леди.

Его слова деформированы, буквы звучат не так, как должны, и каждые несколько секунд он сплевывает еще больше крови у моих ног.

Я ослабляю давление на его запястье.

— В оконном стекле, это... это выглядело так, как будто у вас была интимная близость. П-п-пожалуйста, пожалуйста, умоляю вас... Милорд.

Удовлетворенный вздох вырывается из меня, возбуждение пробегает по моим венам, даже когда его слова напоминают мне о том, каким глупым и безрассудным я был.

— Я ценю твою честность, — иду позади него, мои руки скользят по его шее и сжимают ее прямо под ушами. — И к счастью для тебя, я милосердный бог.

Я выкручиваю до тех пор, пока кости не трескаются и не расходятся. Его безжизненное тело падает на землю подо мной, его глаза широкие и пустые, лужа крови образуется там, где она вытекает изо рта.

— Будь свободен, Антоний.

Я подношу косяк к губам, делаю последнюю затяжку, прежде чем бросить его на труп, позволяя зажженному концу прожечь глаз льва в центре его груди, и странное чувство удовлетворения проникает в меня, когда я наблюдаю, как он превращается в пепел.

13.Сара Б.