Принц со шрамом (ЛП)

— Вот поэтому Вы и поручили это дело нам.

Подойдя к Тимоти, я переплетаю свою руку с его. Его челюсть подрагивает, когда он смотрит на то место, где мы соединены, и я ухмыляюсь ему, направляя нас к двери. Как только она открывается, он роняет мою руку, принимая ледяной вид; человек, который был несколько минут назад, растворился в воздухе.

Я молчу всю дорогу, запоминая наши шаги, чтобы незаметно ускользнуть и вернуться одной, но как только мы оказываемся у двери в сад, я поворачиваюсь и тычу пальцем ему в грудь.

— Ты сказал, что знаешь все коридоры.

— Да.

— Даже скрытые?

Его темные глаза смотрят на меня снизу вверх, как будто он раздумывает, как ответить, и одного этого достаточно, чтобы волнение пронеслось по моим внутренностям. Он знает, о чём я говорю.

— Покажешь мне? — настаиваю я.

Он молчит долгие, напряженные мгновения, мышцы его челюсти напрягаются снова и снова. Наконец, он кивает.

На моем лице появляется улыбка, удовлетворение прокладывает себе путь по моим венам.

Он тянется к своему боку, кладет руку на настенный бра. Я завороженно слежу за его движениями, мое сердце колотится в ушах.

Интересно, буду ли я вспоминать этот момент, как тот, когда я поняла, что все скрывается на виду? Потому что стена, на которую я только что смотрела, исчезает, открывая вместо себя темный и узкий проход.

20.Тристан

Когда мы с Майклом были детьми, мой отец часто был слишком занят, чтобы проводить с нами время, а матери было все равно. Даже если бы ей и не было наплевать, в монархии так не принято. Королевы не должны воспитывать своих детей; они должны только рожать их.

В результате, как и следовало ожидать, нас воспитывали няни. Другие дети, бродившие по коридорам, были семьями слуг, с которыми либо нам не разрешалось играть, либо им не разрешалось играть с нами. Но у Майкла каким-то образом всегда была своя компания друзей, и они никогда не упускали возможности найти меня и обрушить на меня дождь ужаса.

Я был легкой добычей. Мне не хотелось быть в центре внимания, и я предпочитал оставаться в стороне со своим этюдником, наблюдая за тем, как все остальные общаются.

Наблюдая со стороны, можно многое узнать о человеческой природе.

По какой-то причине моему брату это во мне не нравилось. Ни ему ничего не нравилось во мне, ни мне в нем. Нас связывает только кровь, и даже в детстве я представлял, как приковываю его за конечности и обескровлю его до последней капли, хотя бы для того, чтобы разорвать нашу связь.

Тогда, конечно, у меня не было на это сил.

И требуется всего лишь постоянно быть брошенным в грязь и быть названным уродом, чтобы поверить в это. Что раз ты немного отличаешься от других, значит, ты хуже, чем все остальные.

Это вбивали в меня злыми кулаками и отмахивались от проблемы под предлогом того, что «дети будут детьми». И то, что моя семья игнорировала меня и делала вид, что я неважен, только усугубляло это чувство. То, что я был вторым сыном, давало мне свободу, но они заставляли меня жить в тени Майкла.

Но, по крайней мере, какое-то время отец заботился обо мне.

Он брал меня на край утеса, показывал созвездия и то, как даже в самую темную ночь они освещают путь домой. Я дорожил тихими вечерами с ним, потому что это было единственное время, когда я чувствовал себя часть чего-то. Он видел меня и любил меня.

Но по мере моего взросления поздние ночные встречи становились все более далекими друг от друга, его время для меня сменилось подготовкой Майкла к роли короля.

Как и все остальные, в конце концов, я был забыт.

И звезды светят не так ярко, когда смотришь на них в одиночестве.

Майкл был коронованным принцем, а я была просто... собой. Поэтому я никогда не понимал, почему, когда у него было все, он всегда заботился о том, чтобы у меня было меньше, чем ничего.

Я думал, что когда мы станем старше, все наладится, но все оказалось наоборот. Толкания превратились в длительную пытку, а ушибленные ребра — в переломанные кости. Я ускользал в тайные туннели замка, чтобы просто убежать.

Тогда я понял, что они ведут через горы в глубь леса. И там же я впервые решил перестать быть жертвой Майкла, часами представляя день, когда я заберу все у него и у всех остальных, кто обидел меня или молча наблюдал.

В этом и заключается суть обиды. Она растет и обвивается вокруг каждой вашей частички, как плющ, питаясь гневом, пока не впитается настолько, что становится вами. Живым, дышащим, пульсирующим воплощением ненависти.

А у меня, мальчика, которого отбросили в сторону, как мусор, не было ничего, кроме времени, чтобы поливать сорняки водой. Позволить им гноиться и расти, пока они не затмят все остальное.

Майкл всегда был сильнее физически.

Но я намного умнее.

И он не заслуживает того, чтобы сидеть на троне.