Перевернув страницу, я увидел первое стихотворение сборника. Я произносил его вслух, под аккомпанемент скрипок, с молчаливого одобрения ирисов и Вивальди, стараясь воссоздать интонации Саванны и то осязаемое благоговение, с каким моя сестра преподносила свои стихи.
Я вернулся на страницу с посвящением и прочитал двустишие:
Я поднял голову и увидел доктора Лоуэнстайн. Она смотрела на меня, стоя в дверях кабинета. Худощавая, в дорогой одежде. У нее были темные глаза без малейших признаков косметики. В полумраке кабинета, в звуках Вивальди, затухающих пленительным эхом, она была завораживающе прекрасной — одна из сногсшибательных нью-йоркских женщин с неизменной осанкой львицы. Высокая, черноволосая, она выглядела так, словно ретушью ей служили порода и хороший вкус.
— И кто же он, этот Принц приливов? — начала она, не представившись.
— Почему бы вам не спросить у Саванны?
— Обязательно спрошу, когда она будет в состоянии со мной говорить. Пока же приходится ждать. Простите, забыла представиться. Доктор Лоуэнстайн. А вы, должно быть, Том?
— Да, мэм, — ответил я, после чего встал и проследовал за ней в кабинет.
— Том, хотите кофе?
— С удовольствием, мэм, — выпалил я.
— Откуда у вас это старомодное «мэм»? Мне кажется, мы с вами ровесники.
— Крепкое домашнее воспитание. И нервозность.
— Почему вы нервничаете? Да, что добавить в кофе?
— Сливки и сахар. Каждый раз нервничаю, когда моя сестра режет себе вены. Такая у меня особенность.
— Прежде вам приходилось встречаться с психиатром? — поинтересовалась доктор Лоуэнстайн.
Изящной и уверенной походкой она подошла к шкафчику возле письменного стола и достала пару кофейных чашек.
— Да, я общался со всеми врачами Саванны.
— У нее и раньше были попытки самоубийства?
— Да. По двум светлым и радостным поводам.
— Что вы имеете в виду?
— Извините. Мой цинизм дает о себе знать. Семейная черта, от которой сложно избавиться.
— Саванна тоже цинична?
— Нет. Она избежала этой участи.
— Вы никак сожалеете, что сестра не обладает вашим цинизмом?
— Да, доктор, потому что вместо этого она пытается покончить с собой. Лучше бы она была прожженным циником. Как Саванна? Когда можно ее увидеть? Вы задаете все эти вопросы, но даже не сказали, в каком она состоянии.
Доктор Лоуэнстайн продолжала хранить самообладание.
— Том, вам нравится кофе?
— Да. Потрясающий. Давайте перейдем к проблемам моей сестры.
— Прошу вас проявить терпение, Том. Мы обязательно обсудим здоровье Саванны, но чуть позже, — покровительственным тоном заявила психиатр. — Если мы собираемся помочь Саванне, я должна выяснить ряд моментов, касающихся ее детства и воспитания. Уверена, это в наших с вами интересах. Согласны?
В ее голосе звучало неоспоримое превосходство.
— Нет, если вы и дальше будете говорить со мной в такой же отвратительно высокомерной манере, будто я шимпанзе, которого учат шлепать по клавишам пишущей машинки. И прежде чем продолжать нашу беседу, хочу выяснить, где моя сумасбродная сестрица.
Я скрестил руки на груди, чтобы они меньше дрожали. Кофе усилил головную боль. Музыка, продолжавшая звучать в приемной, сильно стучала в висках.
Чувствовалось, что доктор Лоуэнстайн повидала разные выплески враждебности от своих пациентов — она явно приобрела закалку. Мою тираду она встретила спокойно.
— Хорошо, Том, я поделюсь с вами информацией. Но тогда и вы мне поможете.
— Не понимаю, что вам нужно.