— Подумай об Иисусе, идущем на Голгофу, — тоном проповедника произнес Люк, возвышаясь над нами. — Что, если бы Иисус не дошел? Как ты думаешь, дед, где был бы сейчас наш мир? Когда требовалось быть мужественным, Иисус был мужественным. Попроси Господа поддержать тебя.
— Он не ехал на Голгофу на водных лыжах, — возразил дед. — Времена были иные.
— Но если бы понадобилось, Иисус встал бы и на водные лыжи, — убеждал деда Люк. — Он бы сделал все ради спасения человечества. И не жаловался бы, что выдохся. В этом-то и смысл. Иисус бы не сошел с дистанции.
— Том, еще раз помассируй мне шею, — попросил дед. — Что-то ее не отпускает.
Глаза его были закрыты, искусственные зубы впились в апельсин.
— Ты расслабься, дед, — посоветовал я, принимаясь за его шею и виски. — На тебе спасательный жилет. Ты не утонешь. Просто качайся на волнах и дай отдых всем своим мышцам.
— Вспомни, как в Страстную пятницу ты таскал крест три часа подряд, — продолжал подбадривать деда Люк. — Ты ни разу не заканчивал шествие раньше времени. Ты никогда не сдавался, дед. Подумай: уже завтра ты будешь катать нас всех на своем «форде».
— Только без меня, — усмехнулся я. — Брось мне фляжку, Люк. Пусть дед выпьет воды.
Казалось, что Амос заснул на волнах. Он лежал, закрыв глаза, пока не услышал слова Люка:
— Возможно, я зря тебе все это говорю, дед. Залезай в лодку. Ты и так уже сделал Сассера самым счастливым человеком в Южной Каролине.
— Где мой канат? — Дед мгновенно открыл глаза. — И хватит болтать разную чепуху. Не дети уже.
— Дед, смотри, какие волны, — осторожно заметил я.
— Тем сладостнее будет победа, когда я достигну причала.
Я вернулся в лодку и вновь стравил канат Амосу. Дед взялся за него и встал.
— Трогай, — крикнул я Люку.
Мотор взревел, и лодка понеслась по неспокойным волнам. Амос все так же крепко держался, однако сейчас напоминал умирающего. Он побелел от усталости и соленых брызг. Дед противостоял всему: канату, волнам, ветру, самому себе. А непогода уже вовсю разыгралась над нами. Хлынул ливень; Амос то и дело скрывался за его пеленой. Над островами хлестали молнии; каждым своим ударом гром возражал против затеи деда. Дождь застилал нам с Люком глаза; брат правил вслепую, благо, он прекрасно знал все глубины и коварные места. А дед продолжал воевать с бурей и временем.
— Вдруг мы его угробим? — встревожился я.
— Его угробит, если он не доберется до пристани, — ответил мне брат.
— Смотри, дед опять свалился!
Одна из волн оказалась Амосу не по силам, и он потерял равновесие.
Люк вновь завернул лодку, я вновь прыгнул в воду и, сопротивляясь волнам, погреб к деду, чтобы растереть ему руки и шею. Напряженные мышцы болели, и дед, не стесняясь, кричал, когда я их массировал. Цвет его тела изменился; теперь оно напоминало чучело крупной рыбы, над которым поработал умелый таксидермист. Амос обмяк, его мысли путались. Это пугало меня больше всего, хотя я продолжал усердно мять его руки и ноги.
— По-моему, деда надо поднимать на борт, — обратился я к подплывшему Люку.
— Нет! — сердито прошептал дед. — Сколько еще осталось?
— Всего каких-нибудь семь миль, — сообщил Люк.
— Как я выгляжу? — спросил дед.
— Как совершивший побег из преисподней, — сказал я.
— Не обращай внимания на Тома. Ты выглядишь на миллион баксов, — подбодрил деда Люк.
— Меня надо слушать. Я — тренер.
— А ведь это я учил тебя кататься на водных лыжах, — напомнил дед.
— И при этом всегда считаться с погодой, — заметил я, продолжая растирать его задубевшие ляжки.
— Значит, хорошо научил, — засмеялся дед. — Добросовестно.
— Раз ты это признаёшь, давай в лодку, — скомандовал я. — Ты сделал все, что мог. Ты прошел на лыжах наибольшую часть пути. Никто не посмеет тебя упрекнуть.
— Господь велит мне не сдаваться, — упирался Амос.
— А вот гром велит тебе лезть в лодку.
— Нет, Том. Гром вторит Господу: «Не останавливайся, Амос». Вот что он говорит.
— Тому всегда плохо давались иностранные языки, — засмеялся Люк.
Брат подплыл ближе, втащил меня на борт, а дед вновь встал на водные лыжи.
— Не нравится мне все это, Люк, — признался я.
— Через семь миль тебе это очень понравится, — заверил он, наблюдая, как дед вцепился руками в канат, приготовившись к заключительному этапу своего путешествия.
Люк рванул рукоятку дросселя, и вновь дед помчался против ливня и белоголовых волн. Он делал невозможное. Мне показалось, что дед буквально горит желанием окончить пробег по всем правилам. Его душу воспламенила прежняя страсть к спорту и состязаниям, и этот огонь не могли погасить ни высокие волны, ни ветер, ни буря; они атаковали тело Амоса, но до души им было не добраться.