Больница находилась к югу от города. Причала там не было. Люк подвел лодку на максимально близкое расстояние к берегу, я прыгнул в воду и поплыл. В итоге я вбежал в родильное отделение, оставляя за собой лужицы соленой воды. Санитарка принесла мне полотенце и белый халат. Сев возле Салли, я держал ее за руку, пока доктор Кайзерлинг не сказал, что моей жене пора в родильную палату.
Ближе к ночи, в двадцать пять минут двенадцатого, на свет появилась наша первая дочь, Дженнифер Линн Винго. Ее вес при рождении составлял семь фунтов две унции. Все ловцы креветок слали нам цветы и едва ли не весь педагогический коллектив пришел взглянуть на малышку. На следующее утро дед Амос принес новорожденной Библию в белом переплете, где в середине, на чистой странице, аккуратно выписал все наше генеалогическое древо.
Придя к Салли, мать увидела в больничном коридоре болезненную и перепуганную Изабель Ньюбери. Та легла на обследование, желая выяснить, почему у нее в испражнениях появилась кровь. Привередливая миссис Ньюбери пожаловалась матери на отвратительную больничную пищу, и мать, навещая Салли и малышку, стала приносить Изабель ее любимые блюда. Коллетонская больница не обладала всем необходимым оборудованием, и для уточнения диагноза миссис Ньюбери отправили в Чарлстон. Там подтвердилось: рак прямой кишки. И снова мать взяла хлопоты на себя. Она возила Изабель в Чарлстон и утешала ее до и после тяжелой операции. Из всех своих внучек мать всегда особо выделяла Дженнифер, но вовсе не потому, что та родилась первой, а потому, что моя дочь стала причиной внезапно возникшей крепкой дружбы между матерью и Изабель Ньюбери.
Никто толком не помнит, когда в нашем округе появились отряды геодезистов со своими теодолитами и мерными лентами и начали обширные, кропотливые измерения земель и границ округа Коллетон. Но большинство соглашается, что это случилось тем летом, когда отдел дорожного движения аннулировал водительское удостоверение моего деда. Амос Винго даже в молодости был на редкость плохим водителем. Теперь же, садясь за руль, он становился угрозой всему живому, оказавшемуся на шоссе или поблизости. Не знаю почему, но дед терпеть не мог очков и никогда их не надевал. Также он считал, что не должен отвечать за проезд на красный свет, если он его не заметил.
— Нельзя вешать светофоры так высоко, — сетовал дед. — Я же не птица, чтобы задирать голову. Когда я в пути, мои глаза смотрят на дорогу, а разум покоится в Господе.
— На прошлой неделе ты едва не сбил мистера Фрукта, — напомнил я. — Говорят, он кубарем откатился на тротуар, чтобы не оказаться у тебя под колесами.
— Не видел я никакого мистера Фрукта, — отмахнулся Амос. — Он всегда был слишком тщедушным для регулировщика. Для такой работы нужен человек внушительной комплекции. Мистер Фрукт стареет. Ему пора менять род занятий. Хватит с него парадов.
— Инспектор Сассер рассказывал, что остановил тебя на Чарлстонском шоссе. Ты ехал по встречной полосе.
— Сассер! — вскипел дед. — Я водил машину, когда родители этого мальчишки еще под стол пешком ходили. Я ведь объяснял этому бревну в шлеме, что был заворожен зрелищем поля, которое облюбовали себе воловьи птицы; их было просто море. Я подумал: это знак от Господа. Наверное, Он желает, чтобы я обратил внимание на этих птиц и вспомнил об изобилии Божьего мира. И потом, на встречной все равно никого не было. Так из-за чего весь шум?
— По-моему, его нужно отправить в приют для престарелых, — заявила бабушка. — Того и гляди, собьет кого-нибудь насмерть на своем чертовом автомобиле.
— У меня организм вполовину моложе моего возраста, — сообщил уязвленный дед.
— Речь идет не о теле, а о сером веществе, — возразила бабушка. — Знаешь, Том, жить с Амосом — все равно что с Мафусаилом[190]. Правда, неизвестно, как у того было с памятью. Твой дед вечно забывает, куда сунул свои вставные челюсти. Обычно я нахожу их в холодильнике.
— Дед, полиция предлагает тебе самому принести удостоверение, — сказал я.
— Что-то много новых порядков развелось в Коллетоне. Не припомню, чтобы кто-то делал это добровольно.
— Может, ты отдашь его мне? — предложил я. — Сассер грозился сам к тебе наведаться.
— Я обдумаю твои слова. И потом, мне надо посоветоваться с Господом.
— Слышал, Том? — подмигнула мне Толита. — Ему точно пора в приют.
Мы не удивились, что после долгой беседы Господь разрешил деду оставить удостоверение, но потребовал впредь, садясь за руль, надевать очки. Бог для Амоса был сразу всем: полицейским инспектором, посредником и окулистом.