Принц приливов

— Нет. А ты когда-нибудь занималась любовью с футбольным тренером?

— Тоже нет. Но завтра утром я рассчитываю дать другой ответ.

Я поцеловал Сьюзен, такую красивую в своем черном платье. Это было началом моей самой удивительной ночи на Манхэттене.

Проснувшись воскресным утром, мы вновь занялись сексом. Солнце грело мне спину. Кровать сестры вовсе не казалась нам узкой. Потом мы уснули, обнявшись, и проспали до десяти. Я встал первым.

Пройдя в гостиную, я высунулся в окно и крикнул:

— Обожаю Нью-Йорк. Черт возьми, я действительно обожаю Нью-Йорк.

Никто из прохожих даже не поднял головы. Я отправился на кухню готовить омлет для моей гостьи.

— И что же тебя заставило изменить мнение о Нью-Йорке? — спросила из спальни Сьюзен.

— Твое прекрасное грешное тело. Великолепное, сказочное! Оно так потрясающе двигалось, что я вдруг понял ошибочность своих прежних суждений. Понимаешь, до сих пор, приезжая сюда, я ни в кого не влюблялся. В этом-то вся разница. Мне сегодня необычайно хорошо, ничто не испортит моего настроения.

Сьюзен вошла в кухню, и мы поцеловались под шипение бекона на сковородке.

— Ты здорово целуешься, — прошептала она.

— Ты еще не пробовала моего вкуснейшего омлета. А когда попробуешь, уже никогда меня не оставишь, — пообещал я. — Побежишь за мною куда угодно и будешь умолять повторить это чудо снова и снова.

— Том, тебе понравилась наша ночь? — спросила она.

— Не забывай, Лоуэнстайн, я католик. Мне нравится секс, но только в темноте и когда потом не надо об этом говорить. Весь день я буду чувствовать себя виноватым, поскольку это было фантастично.

— Фантастично? — уточнила она.

— А что тебя удивляет?

— То, что речь идет о сексе со мной. Я всю жизнь получала от мужчин одни жалобы. К тому же я невротичка, и мою уверенность в себе нужно постоянно подтверждать.

В гостиной зазвонил телефон.

— О каких еще ужасах мне поведают, если я отвечу? — задал я риторический вопрос.

— А ты не подходи, — предложила Сьюзен, переворачивая поджарившиеся ломтики бекона.

— Привычка.

Сняв трубку, я едва не рухнул на пол, услышав голос матери.

— Это ты, мама? Вот уж не ожидал.

— Я в Нью-Йорке. Хочу взять такси и приехать к тебе. Нам надо поговорить.

— Нет! — вырвалось у меня. — Не торопись, мама. Я тут затеял ремонт. Вокруг — сплошной беспорядок. Я только встал и даже одеться не успел.

— Я твоя мать, и мне все равно, одет ты или нет.

— С какой целью ты в Нью-Йорке?

— Хочу встретиться с психиатром Саванны.

— Боже. Ты хочешь встретиться с психиатром Саванны? — специально повторил я, чтобы Сьюзен слышала.

— Пусть немного подождет, пока я натяну колготки, — донесся из кухни голос Сьюзен.

— Мам, но ведь сегодня воскресенье. Здешние психиатры на выходные разъезжаются по своим загородным домам. Сегодня ты не найдешь в Нью-Йорке ни одного психиатра.

— Прошу прощения, сэр, — прошептала Сьюзен. — Один психиатр стоит перед вами.

— Том, я хочу побеседовать с тобой сегодня же, — продолжала мать. — К тому же мне очень любопытно взглянуть на жилище Саванны. Я у нее ни разу не была.

— Мама, дай мне полчаса, я хоть немного приведу это жилище в порядок.

— Не надо никаких лишних хлопот.

Во входную дверь постучали.

— Пока, мама. Жду тебя через полчаса.

Сьюзен уже открыла дверь. На пороге стоял Эдди, держа в руках пакет со свежими круассанами.

— Привет, Салли! Я Эдди Детревилл, сосед Саванны. Много слышал о вас от Саванны и Тома.

— Привет, Эдди. Только меня зовут Сьюзен.

Я повесил пикающую трубку.

— Том, вы меня слышите? Ничто не вызывает у меня такой ненависти, как эта дешевая гетеросексуальность, — заявил Эдди.

Войдя в квартиру, мать приложилась к моей щеке и тут же повела носом.

— Пахнет женскими духами, — заметила она.

— В соседней квартире живет гомосексуалист. Как раз перед тобой заходил. Просил одолжить ему сахарного песку.

— Но при чем тут женские духи? — недоверчиво осведомилась мать.

— При том. Надо знать гомосексуалистов, мама. Они поливают себя духами пуще любой женщины. А еще им почему-то нравятся афганские борзые.

— Я понимаю, насколько тебе противно видеть меня в Нью-Йорке, — сказала мать.

— Совсем наоборот, — торопливо возразил я, довольный, что мы отошли от темы запахов. — Когда я услышал эту ошеломляющую новость, мне захотелось выбежать на улицу и танцевать от радости. Сделать тебе омлет?

— Я уже завтракала в «Сент-Реджис»[174], — сообщила она.

Я пошел на кухню приготовить матери чашку кофе.

— Твой муж тоже приехал? — спросил я из кухни. — Или он занят покупкой островов Индонезийского архипелага?

— Он знал, что ты не захочешь его принять, потому остался в гостинице.

— Проницательный человек, — усмехнулся я, неся кофе. — Умеет заглянуть мне прямо в душу.

— Сколько еще ты собираешься мстить ему за чужие грехи? Уж если на то пошло, это я виновата, а не он… Кстати, вкусный кофе.

— Возможно, я прощу твоего мужа, когда он будет лежать на смертном одре, — пообещал я. — Я всех прощу на их смертных одрах.

— Даже меня? — уточнила мать.

— Тебя я давно простил.

— Нет, Том. Все эти годы ты отвратительно себя со мной вел. Ты и сейчас настолько сердит на меня, что даже глаза отводишь.