— Только ты можешь принести ему этот дар, дитя мое. Не уклоняйся от предписанного тебе дела, — продолжал Чилтон.
Голубка повернулась, держа кувшин обеими руками.
— Чего ты хочешь, Чилтон? — спросил Эс-Ти. — Какова твоя цель?
— Господь говорит: «Слушайте Меня, вы, знающие правду, народ, в чьем сердце Мой закон. Не бойтесь упреков человеческих, не печальтесь от их поношения».
Голубка Мира опустилась на колени рядом с Эс-Ти.
— Не делай этого, — сказал Эс-Ти. — Ты не понимаешь, что делаешь.
— Я могу дать вам мир. Я сделаю вас счастливым.
— Нет! Я не смогу слышать. Мое второе ухо уже оглохло. Голубка! Ты его орудие, спроси, чего он хочет? Спроси его, чего он хочет?
— Мы все желаем вам счастья, — сказала она.
Она подняла сосуд. Он отчаянно затряс головой, потом дернул плечом, стараясь выбить чашу у нее из рук.
— Вы должны верить. Я не причиню вам зла.
— Не делай этого. Он безумец. Он всех вас сделал безумными.
— Не двигайтесь. Молитесь с нами.
— Пожалуйста, — прошептал он. Он сопротивлялся с такой силой, что все его мускулы дрожали от напряжения. — Ты не можешь этого сделать. — Сосуд поднялся и наклонился в ее уверенных руках. — Ты не можешь, не можешь.
Он плакал. О Господи, быть глухим, остаться беспомощным в безмолвном мире… Обжигающе холодная жидкость ударила в ухо и залила его, заглушив звуки молитвы Чилтона.
Тишина стала полной. Они отпустили его. Эс-Ти с рыданиями пригнул голову к коленям.
Глава 17
Эта огромная пустынная местность показалась Ли такой же, какой была всегда. Заброшенной. Серое небо и безрадостные пустоши. Странная погода была на холмах: огромные хлопья снега таяли, прикасаясь к черной земле, гром бормотал где-то поверх облаков.
Ветер трепал гриву гнедого. Ли ехала по грязному проселку. Лошадь нервно подняла голову, озираясь по сторонам, как будто из тенистых лощин могли выскочить тигры.
Ли молила Бога, чтобы им не попались глубокие лужи. Лошадь боялась воды. Поэтому двенадцатидневная поездка удлинилась из-за этого еще на две недели. Сеньор сказал, что мог бы справиться с этим страхом, но не осуществил это обещание.
Он оставил ее в темноте конюшенного двора в «Русалке». Он не покинул ее в тот вечер, но больше с ней не говорил, не ночевал в их комнате, а наутро ее ждало сухое распоряжение. Она должна оставаться здесь, пока он не вернется. За ее комнату и еду заплачено, может просить о чем угодно, за исключением наличных денег. Он взял вороного и серого негодяя. Оставил ей гнедого, который отказывался пройти по мосту.
Оставил ее так без единого гроша. Ждать его, как будто она служанка!
Ли все еще кипела от гнева. Но это не задержало ее даже на полчаса.
Однако гнедой сильно замедлил ее отъезд из Рая. Она попыталась продать его в городке, но все были слишком хорошо знакомы с этим животным. Поэтому ей пришлось отнести в ломбард жемчуг и свое платье. Оценщик унес их в заднюю комнату, потом вышел и положил на прилавок десять шиллингов вместо четырех фунтов, о которых говорил Эс-Ти. Когда она яростно запротестовала, оценщик только пожал плечами и вручил ей закладной билет, а жемчуг отказался вернуть. Она пригрозила, что обратится к констеблю. Оценщик рассмеялся и сказал, что она может делать все, что ей вздумается, а он посмотрит, что из этого выйдет.
Они знали, кто она — вот в чем все дело. Все знали, что мистер Мейтланд, знаменитый своей щедростью и умением фехтовать, оставил свою жену в городке. И городок Рай — пристанище бессовестных контрабандистов — охотно готов был заботиться о ней, но только в расчете на награду.
Миля стоит два пенса. Ей понадобится по крайней мере три фунта, только чтобы заплатить за проезд в дилижансе до Ньюкасла. Она думала, что сможет продать гнедого, когда отъедет подальше, но это оказалось проблематичным. Оказалось, что просто трудно выехать на этой лошади из городка. Увещеваниями и побоями ей удалось заставить животное проехать семь бродов между Раем и Танбридж-Уэллсом. Конские барышники — народ подозрительный, оценивающий каждого, кто приводит к ним лошадь для продажи. Вид «мальчишки» в брюках на дамском седле вызывал у них только насмешки и недоверие. Более того, они почти сразу же обнаруживали недостатки гнедого. Ей даже пришлось ударить одного барышника по лицу, когда он положил руку на ее бедро, делая вид, что поправляет стремя.
Лучшее предложение сделал живодер в Ридинге. Два фунта.
Гнедой отказался приблизиться к живодеру: стал пугливо закатывать глаза, пятиться к столбу, к которому был привязан в нескольких ярдах от живодерни. Чертова кляча боялась абсолютно всего. Когда Ли подошла к лошади отвязать поводья, та начала метаться, испуганно оседая, пятясь и дрожа.
— Ну-ну, мальчик… успокойся, — повторяла она. — Успокойся. Ничего не случилось. С тобой ничего плохого не произойдет.
При этих словах она осознала, что лжет, окончательно предавая доверие своей лошади.
А животное и правда успокоилось при звуке ее голоса — перестало пятиться и дрожать, застыло рядом с нею, вытянув шею, сжав губы, повинуясь ее приказанию остановиться.
И Ли неожиданно передумала.