Принц Лестат

– Я сделаю твое существование невыносимым – отныне и впредь, покуда не достигну своей цели, а уж тогда с лихвой расплачусь за все, что ты сделал с ним – и со мной!

Алессандра медленно направилась к нам и, обойдя Рошаманда сзади, остановилась у него за креслом и бережно положила руки ему на плечи.

– Пожалуйста, не калечь его больше, – попросила она меня. – Ты разрубил гордиев узел, Лестат. Великолепно! Все – просто великолепно. Но ведь его обманул Голос. Заманил в свои сети, как и меня.

– Думаешь, можешь заставить меня замолчать? – не унимался Голос. – Думаешь, это так просто? Теперь-то, когда я вошел в силу? Думаешь, у тебя это получится теперь, когда я стал сильнее?

– Ох, Голос, – вздохнул я. – Может, нам с тобой обоим надо еще многому и многому научиться.

Он заплакал. Рыдания звучали у меня в голове так громко и отчетливо, точно Голос находился совсем рядом, в этой же комнате. Я снова попытался отключиться от него. И снова безуспешно.

Распахнув куртку, я вытер кровь с топора о подкладку – шикарную коричневую шелковую подкладку – и привесил топор за ручку под мышку.

– Пожалуйста, верни мне кисть и руку, – попросил Рошаманд.

– Когда ко мне вернется мой сын, – ответил я.

К моему изумлению, из трубки послышался тихий плач.

Голос молчал, но тихое шипение сообщило мне, что он еще здесь.

– Рош, ты там? – спросил Бенедикт хрипло.

– Да, Бенедикт. Ты ее видишь?

– Она просто идет по песку. Она меня видит. Знает, где я. Медленно направляется в мою сторону. Рош, это ужасно! Поговори со мной, Рош!

– Я слушаю, Бенедикт, – устало отозвался Рош.

– Она знает, что это я нанес роковой удар, – зарыдал Бенедикт. – Рош, это все моя вина! Я никак не перестану об этом думать… Не могу, никак не могу – из-за той короткой мыслевспышки, что уловил от нее, когда ее укутывал. В той вспышке она была с сестрой, и Маарет была жива и здорова, сидела рядом и глядела на меня – вот что я увидел в ее разуме. А после твоего ухода, Рош, я перехватил еще одну мыслевспышку, там они снова были вдвоем, и тогда-то я и понял, что она очнулась, и не знал, что делать – а потом Виктор… Виктор поджег дом.

Мы все сидели и слушали его, не произнося ни слова. Даже Голос слушал. В дальнем уголке моя любимая Роуз сидела, прижавшись к стене и подтянув коленки к груди, закрывая глаза рукой.

– Он разжег там огонь, Рош. У него же были спички и ароматизированные свечки, я же не думал, вот совсем не думал… Он поджег полотенца в душевой кабинке, а потом подсунул их под дверь, а дверь-то деревянная…

– Понимаю, Бенедикт, – промолвил Рош с протяжным вздохом, не отрывая усталых глаз от отрубленной руки.

– Я пошел туда, чтобы затушить огонь и попытаться уговорить его вести себя прилично, набраться терпения. Сказал – никто не собирается на самом деле причинять ему вред! И тут вдруг услышал шум снизу, из подвала. Она шла наверх! Я сразу понял. Шла за мной. Я разговаривал с Виктором, и вдруг смотрю, Рош, а она уже в дверях. Рош, я ужасно перепугался. Прямо до смерти. И никак не мог выбросить из головы ужасное воспоминание, как поднимаю тесак над головой Маарет. Она знала. Она прочла. Все, думаю, хочет расправиться со мной, разорвать этими вот белыми руками. Но она всего лишь прошла мимо меня – к Виктору. К Виктору, Рош, – и как начнет гладить его по лицу и целовать. А я убежал.

Он разразился рыданиями.

Рош приподнял брови с горькой иронией, отражавшей истинное его «я» куда вернее, чем прежнее высокомерное презрение. Но взора от руки и кисти не отвел.

– Мне пора, – убито сообщил Бенедикт. – Они там, внизу, на пляже, вместе с ней. И Виктор с ними. Но куда мне идти?

– Приходи сюда, – пригласил я. – И забери своего создателя. Как только сын окажется со мной, целый и невредимый, я верну Рошу все отрубленное.

Больше ничего я обещать не стал.

Поднявшись, я развернулся лицом ко всем остальным, гадая, многие ли из них по-прежнему хотят, чтобы я был их вождем.

Что ж, я дал им отведать вкус моей власти – вкус того, на что я способен: а ведь для всякого, в ком сохранилась хоть толика человечности, куда как сложнее сделать то, что сделал я, чем просто уничтожать себе подобных незримой силой или гибельным огнем. О да, я продемонстрировал им, каким вождем могу стать.

Я ожидал встретить в их взглядах отвращение, хоть и надеялся, что оно будет разбавлено неодобрительным сочувствием, однако не прочел на обращенных ко мне лицах ни того, ни другого. Все взоры были прикованы ко мне столь же искренне и пылко, как и прежде. Ну да, Сибель плакала, а Бьянка ее утешала, но ни от кого я не ощутил и тени враждебности.

Флавиус – тот даже улыбался мне. Зеновия с Авикусом хранили спокойствие. Пандора, казалось, всецело ушла в свои мысли, а Арджун взирал на меня с неприкрытым восхищением.