Принц Лестат

Да, Огненный Дар. Рош наконец сумел собраться и, тоже призвав волну испепеляющего жара, обрушил ее на голову. И вот та покатилась прочь, черная, искореженная, точно голова пластиковой куклы на горящей помойке. Глаза на секунду вспыхнули белым, но потом почернели. Остался лишь комок угля – ни лица, ни губ. Мертвый, бесформенный уголь.

Рош с трудом поднялся на ноги.

Безголовое тело застыло. Но Бенедикт уже испепелял и его – все еще текущая кровь и вся безжизненная фигура в целом были объяты пламенем. Хлопчатобумажное платье пылало, как факел.

Рош в панике озирался по сторонам. Споткнулся, чуть не упал назад. Где вторая?

Вокруг ничего не шевелилось. Из сада не долетало ни звука.

Огонь трещал, взвивался языками дыма и пламени. Бенедикт силился отдышаться. Из груди его вырывались тревожные музыкальные вздохи. Рука лежала на плече Роша.

Тот смотрел на черное месиво, недавно еще бывшее головой Маарет – головой колдуньи, что много лет назад явилась в Египет вместе с духом Амелем, вселившимся в Великую Мать. Головой колдуньи, что прожила шесть тысяч лет, ни разу даже не уйдя под землю и не впав в спячку – великой колдуньи и вампирши, никогда не воевавшей ни с кем, кроме Царицы, что вырвала ей глаза и обрекла ее на смерть.

И вот ее не стало. А убил ее он, Рош! Он, Рош, и Бенедикт, действовавший по его наущению.

Роша охватила скорбь – столь глубокая и всеобъемлющая, что ему показалось, он умрет, не вынесет этой тяжести. Казалось, само дыхание омертвело у него в груди, в горле. Казалось, он сейчас задохнется.

Рош запустил руку в волосы, изо всех сил выдирая, терзая их, пока наконец боль не проникла к нему в мозг.

Шатаясь, он двинулся к выходу.

Там, в каких-то десяти шагах от него, стояла вторая сестра – такая, какой он видел ее: одинокая фигурка в длинном платье, обводящая сонным, расплывчатым взглядом все вокруг – траву, деревья, листву, лесную живность, копошащуюся на высоких ветвях, сияющую высоко в небе луну.

– Ну же, давай! – загремел Голос. – Поступи с ней так же, как ты поступил с ее сестрой. Выскреби у нее мозг, съешь его! Давай же!

Голос почти визжал.

Бенедикт стоял рядом с Рошем, тесно прильнув к нему.

Рош увидел, что в правой руке юноши все еще зажато мачете. Но не потянулся за ним. Скорбь свивалась внутри кольцами, завязывалась в узлы, скручивалась, точно веревка, туго обвязанная вокруг сердца. Он не мог говорить. Не мог думать.

Я поступил плохо. Невыразимо плохо.

– Говорю же тебе, действуй! Давай! – В Голосе уже сквозило отчаяние. – Прими меня в себя! Ты же знаешь, как это делается! Знаешь, как это было проделано с Акашей. Ну же! Расправься с ней так же, как с первой! Быстрей! Я должен освободиться из этой темницы. Ты совсем спятил? Действуй!

– Нет, – сказал Рош.

– Ты предаешь меня? Теперь? Ты посмеешь? Выполняй, что я говорю!

– Я не могу сделать этого в одиночку, – ответил Рош, только сейчас замечая, что судорожно дрожит всем телом и что руки и лицо его покрыты потом и кровью. Сердце неистово колотилось, подступая к самому горлу.

Голос разразился чередой проклятий и воплей.

Немая колдунья стояла на прежнем месте. А потом вдали прокричала какая-то птица. Мекаре чуть склонила голову влево, к Рошу, словно этот крик вывел ее из оцепенения и она пыталась выискать птицу взглядом – где-то наверху, снаружи, за проволочной сеткой, что ограждала сад.

Медленно повернувшись, она побрела прочь сквозь редкие заросли папоротника и молодых пальмовых деревьев, неторопливо и мерно шлепая босыми подошвами по земле. От нее доносилось тихое гудение. И она шла прочь, все дальше от Роша.

Голос уже рыдал, стенал, плакал.

– Говорю же тебе, я не могу сделать это без посторонней помощи, – сказал ему Рош. – Мне нужна помощь. Помощь того вампирского доктора. Понимаешь? А что, если когда она начнет умирать, я тоже начну? Что, если не смогу повторить то, что она сделала с Акашей? Один я не справлюсь.

Голос хныкал и всхлипывал – казалось, он сломлен, разбит, потерпел горькое поражение.

– Ты трус, – прошептал он. – Разнесчастный трус.

Рош кое-как добрался до кресла и сел, наклонившись вперед, обхватив окровавленными руками грудь. Я сотворил невыразимое зло. Как мне жить после содеянного?

– Что нам теперь делать? – панически спросил Бенедикт.

Зло. Безусловное зло. Преступление против всего, что я когда-либо считал правильным, справедливым, законным.

– Рош! – взмолился Бенедикт.

Рош посмотрел на юношу, стараясь сосредоточиться и подумать.

– Не знаю, – произнес он.

– Хайман идет сюда, – убито сообщил Голос. – Ты позволишь ему убить себя, даже не сопротивляясь?

Но Хайман появился лишь через час.

Рош с Бенедиктом похоронили останки Маарет. А потом засели в засаде, по обе стороны от двери, оба вооруженные позаимствованными из сада мачете.