Тс! У хижины послышались голоса. Нож выпал из рук отшельника; он набросил на мальчика овечью шкуру и вскочил, весь дрожа. Шум усиливался, голоса становились все грубее и свирепее; слышны были удары и крики о помощи, затем топот быстро удаляющихся шагов. Тотчас же вслед за тем раздался громовой стук в дверь хижины и крик:
— Эй! Отворяй! да поскорее, во имя всех дьяволов!
О! эта брань прозвучала музыкой в ушах короля: то был голос Майлса Гендона!
Отшельник, стиснув зубы в бессильной злобе, поспешно вышел из спальни, притворив за собою дверь; затем король услыхал разговор, происходивший в «молельной»:
— Привет тебе и уважение, почтенный сэр! Где мальчик,
— Какой мальчик, друг?
— Какой мальчик? Не морочь меня, господин монах, не рассказывай мне сказок, — я не расположен шутить. Невдалеке отсюда я встретил двух негодяев, должно быть, тех самых, которые украли его у меня, и я выпытал у них правду; они сказали, что он опять убежал и что они проследили его до твоей двери. Они показали мне его следы. Ну, нечего больше хитрить; берегись, святой отец, если ты не отдашь мне его… Где мальчик?
— О, добрый сэр, ты, должно быть, говоришь об оборванном бродяге царского рода, который провел здесь ночь. Если такие люди, как ты, могут интересоваться такими, как он, то да будет тебе известно, что я послал его с поручением. Он скоро вернется.
— Скоро вернется? Когда? Говори скорее, не теряй времени, не могу ли я догнать его? Когда он вернется?
— Не утруждай себя, — он скоро придет.
— Ну, ладно, будь по-твоему! Попытаюсь дождаться его. Однако, постой! Ты послал его с поручением, ты? Ну, уж это враки! Он не пошел бы. Он вырвал бы всю твою седую бороду, если бы ты позволил себе такую дерзость! Ты врешь, приятель; наверняка врешь! Не стал бы он бегать ни ради тебя, ни ради любого другого человека.
—
— Господи, помилуй, кто же ты?
— Это тайна, — смотри, не выдавай ее. Я архангел.
Майлс Гендон пробормотал что-то не особенно почтительное, затем прибавил:
— Этим, конечно, и объясняется его снисхождение к тебе. Он палец о палец не ударит в угоду простому смертному; но даже король обязан повиноваться архангелам. Тс! что это за шум?
Все это время маленький король то дрожал от ужаса, то трепетал от надежды и все время старался стонать как можно громче, надеясь, что Гендон услышит эти стоны, но с горечью убеждался, что они или не доходили до его слуха, или не производят на него никакого впечатления. Последние слова Гендона подействовали на короля, как свежий ветер полей на умирающего! Он опять застонал, напрягая все силы.
— Шум? — сказал отшельник. — Я слышу только шум ветра.
— Может, это и ветер. Да, конечно, ветер! Я все время слышу как бы слабый шум… Ну, вот опять! Нет, это не ветер! Какой странный звук! Пойдем, посмотрим, что это такое!
Радость короля стала почти безудержной. Его утомленные легкие работали изо всех сил, но все же крикнуть громко он не мог: этому мешали туго стянутые челюсти и наброшенная на него овечья шкура. Вдруг его охватило отчаяние: он услышал, как отшельник сказал:
— Ах, это, должно быть, ветер завывает в тех кустах. Пойдем, я провожу тебя.
Король слышал, как они вышли, разговаривая; слышал, как шаги их быстро замерли вдали, — и остался один, среди жуткого, зловещего безмолвия.
Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем шаги и голоса раздались снова — на этот раз до короля донесся новый звук — как будто стук копыт. Он услышал, как Гендон сказал:
— Дольше я не стану дожидаться.
— Вот сюда… Но погоди… Я пойду с тобой и буду указывать тебе дорогу.
— Спасибо… спасибо. Право, ты лучше, чем кажешься с первого взгляда. Не думаю, чтобы нашелся другой архангел с таким добрым сердцем… Может быть, ты хочешь ехать верхом? Так возьми осла, которого я приготовил для моего мальчугана… или, может быть, ты предпочтешь обхватить своими святыми ногами этого злополучного мула, которого я купил для себя? Меня здорово надули:! Этот мул не стоит даже месячного процента на медный фартинг, отданный в долг безработному лудильщику.
— Нет, садись сам на мула, а ослика веди за собою! Я больше доверяю собственным ногам, — я пойду пешком.
— Тогда подержи, пожалуйста, эту малую тварь, пока я с опасностью для жизни и со слабой надеждой на успех попытаюсь вскарабкаться на большую.
После этого послышались понукания, крики, свист бича, удары кулаками, отборнейшая громоподобная брань, наконец горькие упреки, после чего мул, должно быть, смирился, так как все эти воинственные действия прекратились.
С невыразимым горем слушал связанный король, как замирали вдали шаги и голоса. Теперь он утратил всякую надежду на освобождение, и мрачное отчаяние овладело его сердцем.
— Моего единственного друга увели обманом отсюда… — говорил он себе. — Старик вернется и…