Принц драконов

— Чувствуешь запах? — тихо спросил Рохан. — Соль. — Он услышал отчаянное проклятие Давви и тихий вздох Чейна. Ветер пах морем. — Наверно, деревья были слишком мокрыми, а то бы он сжег их… — Принц развернул Пашту, поскакал обратно, забрался в палатку и не захотел никого видеть.

Когда наконец Чейну доложили, что его вызывает принц Рохан, он вошел в шатер, уже зная, что там увидит. Рохан, ссутулясь, сидел на кровати; на полу валялась пустая бутылка; вторая, наполовину опорожненная, стояла у принца между ног. В руках у Рохана была чаша, и перед каждым глотком он по пять раз вращал ее то в одну, то в другую сторону. Этот ритуал Чейну был неизвестен. Должно быть, его только что придумал сам Рохан. Некоторое время Чейналь стоя любовался этой картиной, гадая, удалось ли вину притупить боль душевных ран шурина. Но когда голубые глаза Рохана поднялись, Чейн понял, что боль терзает принца как прежде.

— Сядь, — приказал Рохан. — Я буду долго говорить, а ты слушай и не перебивай.

Чейн сел. Ему не предложили чашу, да он бы и не взял ее. Рохан смотрел на него столько времени, сколько потребовалось, чтобы покрутить кубок еще пять раз и сделать глоток. Его голос и глаза были абсолютно трезвыми.

— Я считал себя умным и цивилизованным человеком. Я говорил, что моя цель

— править силой закона, а не силой меча. И посмотри, что из этого получилось. Я стал принцем, чтобы защищать свой народ и свои земли. — Длинные пальцы еще раз покрутили чашу, и последовал еще один глоток. — Оказалось, что я ничем не лучше любого другого из живших до меня. Я пытался утешить себя, говоря, что у меня нет иного выхода. Но оказалось, что я талантливый варвар, Чейн. Я профессионал в варварских искусствах — войне, насилии…

Рохан выпил и снова наполнил чашу. Рука его была пугающе тверда.

— Ажей. Они никогда никого не называли так. Даже моего отца. Эльтанин собирался оставить стену невосстановленной — а знаешь, почему? Он думает, что стены, которыми я огражу Пустыню, будут лучше любого камня. Я не заслуживаю такой веры. Не заслуживаю ничего лучшего, чем сдохнуть с мечом в кишках, как те, кого я убил собственной рукой. И еще убью.

Не склонный к отвлеченным размышлениям, Чейн тем не менее чувствовал огромную разницу между нынешним вялым, почти бесчувственным состоянием Рохана и тем бешенством, которое горело в принце летом, когда он прибыл в лагерь. Тогда он тоже испытывал чувство гнева и вины, искал возможности выговориться, а потом умолял Чейна забыть о его словах, это означало, что он простил себя. Но теперь Рохан выглядел человеком, который смирился, посмотрел на себя изнутри, понял, что ему нет прощения, и перестал искать его.

— Мне нравилось уничтожать армию Ястри. Мне нравилось насиловать Янте. Я с наслаждением убью Ролстру. Как по-твоему, кем я становлюсь?

— Человеком. Таким же, как все мы, — тихо сказал Чейн. Легкая улыбка появилась на губах Рохана.

— А ты знаешь, насколько для меня нестерпима эта мысль?

— Ты не понимаешь, — сказал Чейн, отчаянно пытаясь подобрать слова. Было чрезвычайно важно, чтобы они оказались верными. — Ты такой же, как мы, но не похож на нас. Рохан, ты предпринял попытку изменить мир, а это уже ценно. Ты умеешь мечтать, в то время как большинство из нас даже не знает, что это такое. Ты знаешь, что нельзя жить, все время наступая кому-то на горло. И люди верят тебе именно потому, что понимают: меч претит твоей натуре. Гораздо больше мужества требуется…

— Чтобы вести жизнь, которая тебе не нравится? Но все дело в том, что именно такая жизнь мне по нутру. Понимаешь, мне нравится жить с мечом в руках.

— Но когда война кончится, ты заживешь по-другому… И все мы тоже.

— Да, конечно. Я смогу заставить всех жить по-моему… и это превратит меня в нового Ролстру. Ничем не лучше старого, если не считать больших претензий. Я сделаю все, чтобы уничтожить его и его армию. Все, чтобы обезопасить будущее моего сына. Но чем я отличаюсь от него? Только одним: у меня есть та вещь, которую он хотел получить, но не сумел. У меня есть собственный «Гонец Солнца», и мне не нужно привязывать его к себе дранатом. Она целиком моя, Чейн, как и задумала Андраде. — Он вновь наполнил чашу, но на сей раз пить не стал. — Что дает мне это право?

Чейналь услышал, что сквозь бесстрастность Рохана готовы пробиться чувства, и принялся беззвучно читать благодарственную молитву. Рохан, отрешившийся от себя самого, не был бы Роханом.

— Тебя пугает власть, — прошептал Чейн. — Ты пользуешься ею, но она не разъедает тебя, как Ролстру.

— Ты хочешь сказать, что право на власть имеет только трус?