Принц

- Я умолял тебя остановиться той ночью. Я говорил “стоп” и, “пожалуйста” и “нет”, а ты продолжал. Я не хотел, чтобы ты останавливался, но я не знаю, что делать, чтобы заставить тебя остановиться, если слово “стоп” не работает.

- Оно не сработало, потому что я знал, что ты не хотел, чтобы я останавливался. Когда-нибудь я смог бы. Тогда говори…, - Сорен сделал паузу и оглядел коридор. Холодные каменные стены без украшений, кроме нескольких изображений различных святых и пап, - …милосердие.

Кингсли рассмеялся.

- Милосердие? Серьезно?

Сорен кивнул. Но он не засмеялся, даже не улыбнулся.

- Милосердие (Mercy). Это звучит как мерси, ты знаешь.

Mercy. На английском языке это означало акт прощения, сострадания. Merci - на французском это “спасибо”.

- Я знаю.

Сорен одарил его такой улыбкой, от которой у него чуть не подкосились колени.

- Кто ты?

Вопрос вылетел прежде, чем Кингсли смог его остановить.

Сорен лишь посмотрел на него.

- Я имею в виду… твое имя, Сорен. Откуда оно взялось? Говорят, тебя зовут Маркус Стернс. Но я знаю, что это не так.

Сорен молчал с минуту и Кингсли молился, чтобы он сказал ему, чтобы он ответил. Необходимость ответов Сорена перевешивала даже его желание секса.

- Маркус - так зовут моего отца, - сказал Сорен просто, без эмоций. - Он изнасиловал мою мать, и родился я. Он назвал меня в свою честь. Но она дала мне другое имя, имя ее отца. Никто не называет меня Маркусом, кроме отца.

- Кто называет тебя Сореном? В школе, я имею в виду.

Сорен слегка коснулся губами Кингсли.

- Только ты.

- А почему я?

Это был вопрос, который мучил его в течение десяти недель, начиная с той ночи изнасилования на лесной земле. Из всех мальчиков в школе, почему он? Почему Кингсли? Почему Сорен выбрал его, чтобы рассказать свои тайны, чтобы поделиться своим телом?

- Потому…, - Сорен опустил руки, чтобы удержать Кингсли за бедра. Он прислонился лбом ко лбу Кингсли, сделав два медленных вдоха. - Потому что ты не боишься меня.

С этими словами, он отстранился и удалился по коридору. Кингсли стоял снаружи общей комнаты, глотая огромными глотками воздух, прислонившись спиной к холодному камню стены. Закрыв одной рукой глаза, он скользнул другой рукой в свои боксеры и погладил себя несколько раз, пока не кончил с содроганием и чуть слышным вздохом.

Мокрый, от собственной спермы, Кингсли вернулся в свою постель, не заботясь, даже о том, чтобы в первую очередь привести себя в порядок. Сорен подарил ему эту эрекцию и практически подарил ему оргазм. Он не хотел, смывать его так же, как не хотел принимать ванну после той ночи в лесу. Знание, что Сорен кончил внутри него, сделало все тяжелое испытание стоящим всего того страха и всей той боли.

И скоро, он пройдет его снова. Но как скоро?

Кингсли прожил следующий день, едва ли заметив что-то вокруг себя. Он прикладывал усилия, чтобы казаться здоровым и сознательным, узнающим свое окружение. Он отвечал на уроках. Он болтал с одноклассниками на обеде. Во время службы он даже вызвался почитать ежедневные чтения. Но его разум существовал исключительно для Сорена. И к вечеру он, наконец, мельком увидел его. Прогуливаясь по второму этажу библиотеки, Кингсли услышал голос Сорена. Но был ли это Сорен? Голос вроде его. Но нет. Этот голос звучал весело, ободрительно, с ноткой сухого остроумия. Он все еще мог с уверенностью сказать, что, если приплюсовать по времени, то сумма его разговоров с Сореном будет равна чуть менее одного часа. И каждая из этих бесед была переполнена напряженностью. Он остановился в коридоре и заглянул в аудиторию. Сорен стоял у доски перед классом, одетый в коричневые брюки, коричневый узорчатый жилет и белую рубашку с элегантно подвернутыми манжетами. Перед ним десяток одиннадцати - и двенадцатилеток, мямля, спрягали по-испански слово говорить.

- Yo hablo tú hablas él habla nostros hablamos…

- Хорошо. Очень хорошо, -  сказал Сорен, когда ученики закончили. - Теперь давайте попробуем снова, но на этот раз громче. Говорить, пожалуйста.

- Говорить? Не hablas inglés?

Нервный, но искренний смех прокатился по классу. Сорен улыбнулся и кивнул. В этот раз с каким-то намеком на произношение ученики снова повторили спряжение.

- Лучше. Gracias.

В унисон класс ответил: - De nada.

Кингсли закрыл рот, чтобы заглушить угрожающий вырваться из него смех. Сорен, который пугал каждого мальчика в школе, будучи студентом, теперь, казалось, заслужил абсолютную преданность своих учеников.

Его ученики? В тот момент Кингсли сразило осознание, и он убрал руку ото рта. Он почувствовал, как дрожит, отстраняя себя от сцены в классе и оказавшись снова за ее пределами.

Тот риск, который они принимали, будучи вместе, казался довольно значительным, когда Сорен был студентом. Но сейчас Кингсли все еще был студентом, а Сорен стал учителем.

Учителем… мой Бог, он спал с одним из преподавателей. А предполагалось, что дедушка и бабушка отправили его сюда, чтобы удержать подальше от еще большего количества сомнительных сексуальных приключений.