Примула. Виктория

Мария отправилась на побережье, к Норфолку и Суффолку. Она явно намеревалась собрать войска и отстаивать свои права на корону. Дадли нервничал. После смерти Эдуарда прошло сорок восемь часов. Народ недоумевал. Официального объявления о смерти короля не сделали. Джоанну Грэй покамест не провозглашали королевой. Объявили вновь о болезни короля. Тауэр был битком набит оружием и поставлен под усиленную охрану. На Белую башню подняли все большие пушки и держали их в состоянии готовности. Сторонникам Марии, которые были арестованы по приказу Дадли, велено было готовиться к смерти.

10 июля юная Джоанна прибыла в Тауэр и расположилась в покоях, где по традиции располагались английские короли. Теперь предстояла коронация — самое торжественное событие в жизни правителя. Но на этот раз никакой торжественности не было. Церемонию проводили поспешно, присутствовали лишь немногие. Впервые после древней Боудикки на трон Альбиона вступала женщина. Права её были зыбки. А боролись с ней также не мужчины, а женщины, Мария и Елизавета. Время королев стремительно летело на Британию!

Впрочем, имелся в истории Англии ещё один эпизод, ещё один краткий отрезок времени, когда на престоле сидела женщина. В 1135 году умер Генрих I, сын завоевателя Британии, норманна Вильгельма I Завоевателя. Дочь его Матильда самовольно заняла трон. Она не была официально коронована; она даже не называла себя «королевой, но — «дочерью короля Генриха, английской леди». Да ей и не нравилось англосаксонское слово «квин» — «королева». Англосаксонским и норманнским феодалам, окружавшим трон, слово «королева», кажется, нравилось ещё менее, нежели самой Матильде. Они и не думали наделять её правами на престол! И очень скоро они принудили её отказаться от престола в пользу двухлетнего сына. Вот уж они насладились вольницей собственного правления, покамест мальчик не вырос. А выросши, он стал Генрихом II Плантагенетом и решительно провёл реформы, укрепившие королевскую власть в Англии.

Итак. Матильду возможно было не принимать, что называется, в расчёт. Она не была официально коронована. Да в конце-то концов и Боудикку возможно было не принимать в расчёт: ведь когда она правила, и Англии-то никакой ещё не было! Стало быть... Стало быть, Джоанна Грэй явилась всё-таки первой королевой Англии. Хотя и по сей день отнюдь не все признают её королевой. Но коронована Джоанна была!

После её коронации появились на улицах Лондона герольды и трубачи. Они громкоголосо объявили Джоанну королевой и уверяли, что Мария — «рождена незаконно» и потому не имеет прав на престол. Кроме того, Мария ведь была католичкой, паписткой! По мнению Дадли и его сподвижников, это обстоятельство и вовсе должно было исключить Марию из числа претендентов на трон Англии. Лондонцы растерянно молчали. Мало кто подхватывал крики герольдов: «Да здравствует королева!» Иные тихо толковали, что если кто и имеет право на королевский титул, то, конечно же, Мария, дочь короля. «Старого Гарри» боялись, даже ненавидели, но уважали как личность сильную. А его дочь Марию любили, но об этом речь впереди.

А покамест в Тауэре, в королевских покоях, одинокая шестнадцатилетняя девушка, Джоанна Грэй, королева, должна была страдать от одиночества и мучительного чувства неопределённости. Ни о парадном выходе, ни о проезде по столице и речи не было. В домашней робе, стянув лентой каштановые волнистые пряди, нервически скрещивая пальцы рук, Джоанна переходила из комнаты в комнату. Её вознесли на вершину власти, но, должно быть, никогда во всю свою недолгую жизнь она не чувствовала себя такой униженной. Она была королевой, но Дадли нагло приказал ей, чтобы она первым же своим указом провозгласила королём своего супруга, Гилфорда. Она любила Гилфорда. Но чувство собственного достоинства было у неё развито не в малой степени. Пройдёт совсем немного времени и она принуждена будет писать Марии объяснительные письма. «Я послала за графами Арунделом и Пембруком, — напишет Джейн Грэй, — и сказала, что если корона принадлежит мне, то в моей власти пожаловать супругу титул герцога, но никак уж не короля».

Джоанна понимала, что сама она ничего не значит ни для своих родителей, ни тем более для Дадли. Для них она — всего лишь нечто наподобие живой ширмы, расположившись за которой, эти люди намереваются править страной. Её уговаривали назначить Гилфорда королём.

— Нет, — отвечала она, — это не по закону.