Примула. Виктория

Лорд Мельбурн имел основания сомневаться в правильном и добродетельном жизнеустройстве. Его личный опыт ясно показывал ему, что добродетель торжествует отнюдь не всегда. Кроме того, следовало ещё и разобраться в том, что такое являет собою эта самая добродетель! Увы! Люди слишком часто предпочитают добродетели предметы совершенно недобродетельные, наподобие музыки и поэзии. И в итоге подобное предпочтение стоит человечеству большого количества пролитой человеческой же крови. Люди, будьте добродетельны! Но им не хочется. И лорд Мельбурн всё это знал. И он учил будущую королеву решительно полагать в определённые моменты политической жизни, что «правильность формы несущественна», и что следует периодически устраивать тот самый «Бег по кругу»[43]!.. Но, забегая вперёд, скажем, что в дальнейшем Виктории случалось бурно отстаивать именно «правильность формы» и требовать бурно, чтобы политические деятели вместо бега по кругу замерли бы на месте! Принципам, внушённым лордом Мельбурном, она изменяла, когда бывала... влюблена! А эта сказка у нас ещё впереди!..

Но не стоит думать, будто Вики росла, совершенно не зная жизни. Напротив! Английская, пуританская, англиканская, протестантская добродетель основывалась именно на твёрдом знании того, что в жизни случается смерть, случаются тяжёлые болезни, совершаются преступления и, соответственно, производятся наказания. Это полезное знание Вики постигала, к примеру, по книге Мэри Марты Шервуд «История семейства Фэрчайлд». Первый том этого замечательного сочинения вышел из печати за год до рождения будущей королевы. А по второму и третьему томам учились уже дети Виктории!..

«Труба на доме упала, проломив в одном или двух местах крышу; с той стороны, где обвалилась садовая ограда, стёкла в окнах были разбиты. Между этим местом и лесом стояла виселица, на которой висел в цепях труп; скелет ещё не обнажился, хоть труп провисел здесь уже несколько лет. На повешенном был синий камзол, чулки, туфли; вокруг шеи был повязан шёлковый платок; вся одежда была ещё цела; но лицо его было так страшно, что дети не могли на него смотреть.

— Батюшка, батюшка, что это? — вскричали они.

   — Это виселица, — сказал мистер Фэрчайлд, — а повешенный — убийца, который сперва возненавидел, а потом убил своего брата! Когда люди воруют, их вешают, но потом снимают, убедившись, что они мертвы; если же человек совершил убийство, его вешают в железных цепях и оставляют на виселице до тех пор, пока не обнажится скелет, чтобы все, кто проходит мимо, поостереглись подобного примера.

   — Ах, батюшка, уйдёмте! — вскричали дети, цепляясь за отцовский камзол.

   — Прежде, — сказал мистер Фэрчайлд, — я должен рассказать вам историю этого несчастного».

И, естественно, рассказал. Впрочем, он также рассказал и показал своим детям, что смерть может произойти не только от повешения, но и от естественных причин:

«...Подойдя к двери, они ощутили какой-то неприятный запах, им совсем не знакомый: то был запах трупа, который, пролежав уже два дня, начал разлагаться... Весь вид его был ещё ужаснее и страшнее, чем ожидали дети... Наконец, мистер Фэрчайлд сказал:

   — Мои дорогие дети, теперь вы знаете, что такое смерть; это бедное тело быстро разлагается. Душа, я надеюсь, почиет в Бозе; но тленное тело должно, из-за грехов своих, пройти через могилу и рассыпаться в прах... Помните об этом, дети мои, и молитесь Богу, чтобы Он спас вас от греха.

   — Ах, сэр! — воскликнула миссис Робертс, — как меня утешают ваши речи».

Надо всем этим, конечно же, так легко посмеяться! Но я полагаю женщину, написавшую это, в тысячу раз более честной, нравственной и гениальной, нежели, к примеру, писатель Достоевский, её, между прочим, современник! В отличие от него, эта английская дама не предлагала читателям полюбить преступника; а в её описаниях трупов мы видим лишь спокойное приятие неизбежного, но не болезненное смакование чего-то такого, что всё-таки не следует смаковать!

И воспитанная подобным образом Виктория оставила нам в своих многочисленных письмах и дневниках прелестные образцы спокойного, правдивого и небрезгливого отношения к человеческой, а, следовательно, и к своей собственной жизни. И за это многие, подобные в своём лицемерии Достоевскому, называли королеву «лицемерной», «бездушной», и прочие в таком роде «комплименты», которые совсем и не комплименты, а упрёки!

А покамест она училась и читала...

«Потерянный рай», «Возвращённый рай» и «Самсон-борец» Джона Мильтона. Поэмы Длсона Драйдена. «Векфильдский священник» Оливера Голдсмита. «Путь паломника» Джона Бэньяна[44]...

И уже юной девушкой она увидела на сценах Ковент-Гардена и Друри-Лейн спектакли, поставленные по трагедиям Шекспира и комедиям Шеридана...

И вдруг она, ещё не достигшая отрочества, воздвигала в постели шатры из одеял и простынь, и повязывала голову фуляровым платком наподобие тюрбана. И Луиза фон Литцен вдруг делала вид, будто не замечает этих вольностей, этих порывов, то есть порывов к свободе...

В парке Вики играла в волан, перебрасывая деревянный мячик через сетку.