Примкнуть штыки!

Вследствие этого в последнее время красноармейцы массами переходят к немцам, чтобы спастись от верной смерти.

Далее пленный советский полковник показывает, что этот приказ Мехлиса сильно подействовал на мораль красноармейцев. Бойцы больше не знают, что им делать, если они оторвались от своих частей, а так как это происходит очень часто, то многие не видят другого выхода, как только переходить на сторону немцев».

Глава шестая Примкнуть штыки!

Из окруженцев сформировали взвод и оставили его в резерве. Орудия тут же вкопали в землю по обе стороны шоссе, тщательно замаскировали. Расчёты пополнили курсантами. Многие артиллеристы, вышедшие из окружения, были либо больны, либо имели запущенные раны, и их отправили в тыл.

– Ишь, рослый какой народ у тебя, товарищ старший лейтенант, – восхищался старшина Нелюбин личным составом шестой курсантской роты; он терпеливо, с наслаждением дул на ложку с высокой горкой густой наваристой каши и бережно, понемногу сгребал с неё небритой верхней губой. – Как всё равно подрезанные.

– Да, – не без гордости ответил Мамчич, – в этом взводе рост у всех – метр восемьдесят два.

– А-а, гвардейский! Как есть гвардейский рост! – изумился старшина и даже отвёл в сторону ложку с дымящейся кашей. – Дед мой, по материной линии, такой-то ростом был. До самой глубокой старости прямо спину держал, никакие года и невзгоды его не нагнули. И повоевать ему тоже довелось. С японцем. В гвардейском гренадерском полку. А я вот, видать, в скудный год родился. Или в другой корень пошёл. – И старшина опять кивнул ложкой в сторону курсантов. – Неужто, товарищ старший лейтенант, все такие? Где только таких набрали?

– Все, старшина. – И Мамчич вздохнул.

Ни вздох ротного, ни интонация, с какой он ответил на его вопрос, не миновали чуткого внимания старшины. Он неторопливо проглотил кашу, покачал головой, зачерпнул из глубины котелка ещё и сказал:

– Таких бы орлов да на племя. – И усмехнулся, сразу повеселев лицом и голосом и молодея, потому что и на самом деле был он нестарым ещё человеком. – В наши бы Нелюбичи. У нас там невест много. Девки, скажу я тебе, старший лейтенант, одна другой краше! Твои бы гвардейцы породу нам поправили. А то у нас в селе народ больно мелкий пошёл. Мелкий да кривоногий. Только, ёптать, нивки боронить…

Мамчич засмеялся. Старшина ему нравился. Нравилось, что он, с виду такой неказистый и суетливый, сумел сплотить бегущих и перепуганных бойцов, потерявших своих командиров, в боевое подразделение, навёл в нём относительный порядок, вернул способность сражаться, а потом вывел его из окружения, что не бросил артиллеристов и их орудия, конский состав и передки с боеприпасами, что вывез умирающего ротного и других раненых.

Старшина и теперь держал своих людей в куче, время от времени обходя её, как беспокойный пастух обходит своё стадо, делал бойцам напрасные замечаний и подбадривая их при этом лёгким матерком и прибаутками. Всякое приказание или простую просьбу офицеров передового отряда он выслушивал со всей внимательностью непосредственного подчинённого и тут же кидался исполнять со всем рвением и прилежанием старого солдата, который уж что-что, а дисциплину-то и службу свою знает. Правда, как ни всматривался, как ни прилаживался взглядом и умом к петлицам, но всё никак не мог научиться офицера отличить от простого курсанта.

Мамчич-то и уговорил Старчака оставить ему в резерв это пёстрое воинство. Не возражал и батальонный комиссар из особого отдела штаба фронта. «Преподнесли ему урок окопнички. А ведь пропал бы Нелюбин со своей оборванной ватагой, пострелял бы их особняк где-нибудь не в том, так в другом овраге, не заступись за них Старчак. Да и сам батальонный комиссар понял, что сейчас, когда позади нас до самого Малоярославца никого нет, никаких войск, каждый человек здесь, в окопе, ценою потянет на взвод». Так думал Мамчич, глядя на старшину Нелюбина и слушая его солдатские размышления, которые забавно переплетались у него с его мужицким, крестьянским, что, впрочем, одно другому не мешало.

– Эх, война-война, сволочь поганая… Пуля ведь на рост ихний да на стать не поглядит, она, брат, родом не считается. Всякая жизнь на войне висит на лепушке. Был-был человек, дышал, кашу ел, потел-трудился, об мамке думал-вздыхал, а пуля пролетела и – нету человека.

– Вы это о чём, старшина?