Прими свою тень

- Я пришел сюда сознаться перед вами в своих грехах, - сказал он проникновенно. - Я не писал книгу, лишь обработал дневники. Три дневника - три новеллы. Три несбывшиеся жизни. Настоящие авторы, коим я обязан славой, умерли, вот как все страшно… Даже не так: они погибли, насильственной и мучительной смертью. Их голоса звучали в моем доме, а сами они уже ушли. Их увели силой и до срока… Подобное надо знать. - Мужчина обшарил взглядом лица, убеждаясь в том, что его слушают и поддерживают. Понимают - хотя бы здесь… И продолжил с болью в голосе: - Думаете, мне помогли рассказать вам правду? Нет! Я как сейчас вижу их - тех, кто вершит наши судьбы в Большом Совете. Мне говорили: нельзя. Надумано, фальшиво, ни слова правды, взято из чужой жизни…

Мориз тяжело задохнулся словами и сник. Сокрушенно покачал головой. Снова собрался с мыслями, гордо выпрямился:

- Они живут в иной реальности, они - наделенные властью. Циники. Перестраховщики. Черви в трупе давно сгнившего закона. Они говорили - нельзя так прямо и грубо рушить межрасовый мир. Они твердили: это трудный вопрос, мы вынуждены сосуществовать, мы зависимы от тех, кто владеет основами нынешнего благополучия. И это - не люди…

Повисла еще более долгая пауза. Писатель с напряжением осмотрел зал.

- Но можно ли обвинить меня в том, что я осмелился, что я говорю устами умерших - ради живых? Ведь молчать невозможно… - Мориз вздохнул, приободрился и заговорил иным тоном: - Я пришел сюда, чтобы познакомить вас с настоящими авторами книги. Планировал встречу, еще не зная, что моя книга уже имеет продолжение, что прошлой ночью снова гибли люди и это опять замалчивается. Что новые судьбы сожжены, людские судьбы… Однако же по порядку. Давайте взглянем в их глаза. Новеллу 'Пепел сожженных душ' я создал, обрабатывая дневники Тамилы Дарзи, женщины погибшей ужасно и трагически. Ее лицо вы сейчас увидите, а настоящий голос - услышите.

В центре зала возникло светлое пятно нерезкости на месте проекции кресла самого писателя. Туман дрогнул, обрел четкость контуров. Сати запищала, ткнула локтем Рика.

- Я продала часть своего дневника за ничтожную сумму, - виновато признала бабушка Томи. - Надо было кормить внучку, по счетам платить… Трудная выдалась в тот год зима. Знаете, я ведь в Трущобный город угодила по глупости. По слабости, так точнее. Приехала, у меня отняли деньги и документы. Заставили подписать дарственную на имущество. Велели молчать. И я молчала, трусиха несчастная. Год за годом. Писала книгу и молчала. Это на словах мы смелые, на словах у нас пепел душ и все прочее - красивое. А в жизни-то проще и грубее. Если возьмусь переделывать книгу, так ее и назову - 'Молчание'. Потому что нет большего греха для людей, чем способность не замечать и отворачиваться, сберегая свой личный покой…

Писатель все плотнее вжимался в кресло, наконец стал шарить взглядом по рядам и щупать ухо, стараясь восстановить контакт с тем, кто больше не подсказывал слов. Женщина в центре зала, на проекции, была совершенно не та… И говорила она немыслимые слова, совершенно не по сценарию!

- А вот вторую часть дневника с теми словами, которые тут, фальшиво перевранные, ныла наемная актриса, я не продавала, - гордо добавила женщина. - Тогда я уже научилась быть сильнее. Меня внучка научила. Только, увы, все равно украли мои записи. Украли, присвоили, частично переработали под свой замысел… да меня же и объявили покойницей при жизни. Ничего. Говорят, дольше жить буду. Теперь - точно. Из города меня вывез инспектор Трой. - Бабушка Томи задумчиво улыбнулась. - Тот самый, который в изуродованной книге именуется Дроем и который якобы по ошибке сжег меня своим стэком два года назад во время спецоперации. Вот, кстати, данные архива инспекции по той операции. Как видите, он три с лишним месяца восстанавливался - он ведь меня, глупую, свой широкой спиной закрыл. Совершенно не жалеет себя, рано или поздно это плохо кончится, столько раз говорила его напарнику…

- Выключите запись, это же поперек сценария, - прошептал писатель едва слышно, но звук оказался усилен, сказанное разобрали все.

В зале недоуменно зашелестели голоса. Лорри решительно встала, прошла к писательскому креслу. В новой тишине, глухой и ошарашенной, влезла на расположенный рядом стол, цокая каблуками и невнятно ругаясь. Развернулась к залу лицом - и подмигнула… Зрители оживились. Лорана поправила ткань платья, щелкнула по передатчику в ухе и довольно хмыкнула. Теперь ее слышали все, звук шел в общей трансляции.