Прими свою тень

Повисла новая многозначительная пауза, мужчина виновато-трагически скомкал улыбку, словно проглотил случайную слезу. Покачал головой, прикрыл глаза. Он страдал, сомневался и надеялся. Рик даже хлопнул в ладоши, оценив паузу и послание без слов.

– Я только позволил себе сказать то, что многие из вас ощущают давно, – тихо выговорил Мориз. – Знаете, я вспомнил тот день, из детства… – Он снова смолк и скорбно сжал губы. – Все мы мечтали попасть сюда, в Академию. Все мальчишки пыльного ничтожного городка в степи. Это было как мираж, как несбыточное и яркое, манящее и обманное видение… Академия, лучшие наставники Релата, счастливый билет в большую жизнь. Впрочем, вы же читали. – Он снова улыбнулся, чуть более тепло. – Говорят, благодаря мне многие снова стали читать и думать над словами, вспомнили это древнейшее таинство проникновения в суть сокровенного, скрытого за первым рядом образов. Нет-нет, я не претендую. Не моя заслуга – время пришло. Время думать и анализировать, время смотреть правде в глаза. Самой горькой и трудной правде, не отворачиваясь и не жалея себя…

Сати фыркнула. Дернула Рика за рукав и указала пальцем на ухо писателя, приблизив его в обзоре. Шепнула:

– Ему диктуют подсказки, сканируя эмоциональный фон зала.

– Сам слышу, не глухой, – буркнул Рик.

Девочка сморщила нос и стала водить пальцем по рядам, переключая обзор. Тут верят – а тут нет. Тут фанатеют дуры, а здесь зло и агрессивно ждут указаний к действию. И наконец, вот подсадной крикун. И еще, и тут…

Возле кресла писателя высветился круг, в нем обозначилась фигура женщины, видимая в контрсвете, силуэтом.

– Серое небо над нами, беспросветное, душное, чадом несбудущегося наполненное. Оно еще впереди, оно еще, казалось бы, может явиться, озарить нашу жизнь. Но не дано, ничего не добиться и не изменить. Борьба – удел сильных, сохранивших надежду… Мы лишь в отчаянии цепенеем, пока горят, горьким дымом иссякают мечты. Боль сжигает сердца. Нет исхода и нет надежды. Мы обречены существовать. Наблюдать, как несбудущееся становится несбывшимся, уплывает в прошлое… Нас сюда сгребли, как сухой ломкий пепел. Сожгли наше настоящее – и освободили пепелище для ярких и сильных, умеющих действовать сообща, ловко размечающих контур своего сбудущегося. Небрезгливых, им не тягостно топтать пепел. Им не больно, они другие. А нас… нас приковали к яви отчаянием поруганности, беспросветностью долгов, бездушием сильных мира. Гордость быстро сгибается и сохнет, остается только ее тень. Глубоко в душе, почти невидимая даже нам самим. В сгоревшей душе, не нужной никому. Когда становится так пусто и черно, прочее уже можно… Посильно и предать, и продать, и промолчать. Посильно…

Голос сошел до едва слышного шепота. Сати резко указала пальцем на кресло в дальнем углу. Оттуда послушно застонала подсадная кликуша. Еще двое в зале всхлипнули вполне искренне. Круг света погас, писатель теперь выглядел еще мрачнее.

– Я пришел сюда сознаться перед вами в своих грехах, – сказал он проникновенно. – Я не писал книгу, лишь обработал дневники. Три дневника – три новеллы. Три несбывшиеся жизни. Настоящие авторы, коим я обязан славой, умерли, вот как все страшно… Даже не так: они погибли, насильственной и мучительной смертью. Их голоса звучали в моем доме, а сами они уже ушли. Их увели силой и до срока… Подобное надо знать. – Мужчина обшарил взглядом лица, убеждаясь в том, что его слушают и поддерживают. Понимают – хотя бы здесь… И продолжил с болью в голосе: – Думаете, мне помогли рассказать вам правду? Нет! Я как сейчас вижу их – тех, кто вершит наши судьбы в Большом Совете. Мне говорили: нельзя. Надуманно, фальшиво, ни слова правды, взято из чужой жизни…

Мориз тяжело задохнулся словами и сник. Сокрушенно покачал головой. Снова собрался с мыслями, гордо выпрямился:

– Они живут в иной реальности, они – наделенные властью. Циники. Перестраховщики. Черви в трупе давно сгнившего закона. Они говорили – нельзя так прямо и грубо рушить межрасовый мир. Они твердили: это трудный вопрос, мы вынуждены сосуществовать, мы зависимы от тех, кто владеет основами нынешнего благополучия. И это – не люди…

Повисла еще более долгая пауза. Писатель с напряжением осмотрел зал.

– Но можно ли обвинить меня в том, что я осмелился, что я говорю устами умерших – ради живых? Ведь молчать невозможно… – Мориз вздохнул, приободрился и заговорил иным тоном: – Я пришел сюда, чтобы познакомить вас с настоящими авторами книги. Планировал встречу, еще не зная, что моя книга уже имеет продолжение, что прошлой ночью снова гибли люди и это опять замалчивается. Что новые судьбы сожжены, людские судьбы… Однако же по порядку. Давайте взглянем в их глаза. Новеллу «Пепел сожженных душ» я создал, обрабатывая дневники Тамилы Дарзи, женщины, погибшей ужасно и трагически. Ее лицо вы сейчас увидите, а настоящий голос – услышите.

В центре зала возникло светлое пятно нерезкости на месте проекции кресла самого писателя. Туман дрогнул, обрел четкость контуров. Сати запищала, ткнула локтем Рика.