Примерный сын (ЛП)

Я дал ей работу, потому что меня тронули написанные от руки слова на оторванных от целого листа бумаги четвертушках, и потому что поверил – все написанное правда, ей была нужна работа. Только человек, нуждавшийся в зарплате, мог с безнадежным отчаянием написать синей шариковой ручкой такое объявление. И я не думаю, что в этом случае мной двигала профессиональная деформация человека, покупающего и продающего письменные принадлежности, которые он обожает и в силу личных причин придает им значимость. [прим: профессиональная деформация – психологическая дезориентация личности, формирующаяся из-за постоянного давления внешних и внутренних факторов профессиональной деятельности и приводящая к формированию специфически-профессионального типа личности] Вовсе нет, полагаю, это тронуло бы любого человека. Побуждение. Мною двигало желание иметь чистую, искреннюю душу, коли представилась возможность, но не как дьяволу. Я ведь не дьявол, и никогда не утащил с собой ни одной души, тем более с моей-то находчивостью и выразительностью. А если бы мне и посчастливилось изловчиться и поймать чью-то душу, я не смог бы улепетнуть с ней как дьявол, потому что мои руки и ноги тряслись бы так, что я оцепенел бы, не сдвинувшись с места. Это она вырвала из меня душу и убежала с ней, неся ее в трех картонных коробках. Но я не мог злиться на нее, и это правда. Теперь я был уверен, что Корина вынужденно оказалась в крайне тяжелых обстоятельствах, что и подстегнуло ее совершить это преступление – украсть канцелярские принадлежности. Но для чего? Чтобы перепродать своим землячкам в Косладе, бывшим соседям или родственникам в Байя-Маре? А может, она украла их для своих детей, о чем вскользь уклончиво намекнула в письме? Да как бы там ни было, это была невелика потеря, страховка возместила бы ее. Огромной потерей было другое – то, что я ничего не смог этому противопоставить, и в особенности то, что существовали люди, вынужденные эмигрировать и делать глупости, чтобы заработать жалкие гроши и выжить.

Тот же самый своеобразный почерк, те же синей ручкой написанные буквы, были теперь перед моими глазами. Я не хотел распечатывать письмо, пока не приду домой. Я боялся его содержания, боялся, что оно слишком сильно расстроит меня, а сегодня нужно было заняться Паркером, семьей, собой. Как бывшего страдальца идея снова наступить на одни и те же грабли, по счастью, меня не привлекала, скорее, даже отталкивала. Я принялся действовать спокойно и хладнокровно. Прежде чем открыть послание, я сел и глубоко вдохнул, стараясь отбросить все следы тревоги и смехотворной тоски к которой я так легко приноровился. Племянники мыли Паркера. Из своей комнаты я слышал их шумные, суматошные голоса и собачьи повизгивания. Паркеру не нравится стоять мокрым, и всякий раз возникает несусветная кутерьма, когда он встряхивается, застав тебя врасплох с губкой в руке. Детей забавляет весь этот кошмар, а мне не хотелось, чтобы Паркер провел еще хоть день, чувствуя запах того злосчастного, гиблого места. Собачья память – это нюх, а осязание шершавой бумаги и синих дешевых чернил – моя.

- Дядя, готово. Иди, посмотри.

Я отложил письмо. Мне всегда нравилось держать в холодильнике бутылочку-другую сидра, и когда дети отмыли Паркера до блеска, я открыл одну, и мы дружно выпили. Несмотря на настойчивые просьбы племянника Мауро, сегодня мы не сыграли в “Монополию”. Было уже поздно, и к тому же у меня имелись собственные планы. Стоя под душем, я тер себя что было сил, пока не отмыл, насколько мог, зеленую краску, чтобы она не слишком выделялась, и приоделся. Когда я одевался, в комнату вошла племянница и стала наблюдать за мной. Что тут поделать – она же женщина в миниатюре, и ей нравится совать свой любопытный нос во все. У нас в доме не осталось ни единого непереворошенного ею ящика.

- Дядя, когда ты включишь эту музыку? – Амели смотрела на пластинки.

- Завтра, когда захочешь.

- А я хочу сего-о-одня.

- Сегодня я ухожу.

- Ты всегда уходишь!

- А вот и нет, я никогда не ухожу.

- Да-а? А тот день, когда ты ездил в пригород?

Племяшка была права. Как она все помнит, эта малышка. Тот день, когда я поехал выслеживать Корину и увидел, как она выгружает мои коробки, казался мне таким далеким, днем из другого времени. Я не узнавал себя в том страдальце.

- Ты едешь в пригород?

- Нет. Сегодня я иду на праздник. Есть хамон и пить шампанское.

- Вот здорово.

- Да, здорово.

- Поставь мне вот эту, ну только одну-одинешеньку. – Амели указывала на виниловый миньон, тот самый который я ставил пару ночей назад. Посмотрим, как он звучит. Ну давай, поставь, ну, пожа-а-алста... – изо всех сил упрашивала она.

Пора было выходить, но я не мог ей отказать. Амели такая очаровашка – ну вылитый отец, самый обаятельный и привлекательный из всех парней, с которыми связывалась моя сестра.