На долю Примакова доставались еще менее приятные поручения, чем отмена номенклатурных льгот.
Академик Андрей Дмитриевич Сахаров за десять дней до смерти (он скончался 14 декабря 1989 года) принес главному редактору «Известий» Ивану Дмитриевичу Лаптеву письмо. Он просил опубликовать обращение группы народных депутатов. Это был призыв провести двухчасовую забастовку с требованием принять закон о частном владении землей и отменить 6-ю статью Конституции о руководящей роли КПСС. Письмо подписали популярные в ту пору политики — сам Сахаров, а также Владимир Тихонов, Гавриил Попов, Аркадий Мурашев, Юрий Черниченко и Юрий Афанасьев.
Дисциплинированный партийный журналист Лаптев, разумеется, письмо печатать не стал, а доложил в ЦК (через много лет эта история была описана в «Известиях»), Лукьянову, Нишанову и Примакову поручили побеседовать с Сахаровым. Тот попытался убедить руководителей Верховного Совета, что цель забастовки — не менять правительство, а как-то заставить его действовать быстрее:
— Лошадей на переправе не меняют, но их подстегивают. Примаков дал ему отпор:
— Вы говорите — «лошадей подстегивают». Объясните, Андрей Дмитриевич. Вы считаете, что существует такое разделение функций: мы лошади, а вы надсмотрщик, который подстегивает лошадей? Почему вы считаете, что мы находимся в таком положении и нас надо подстегивать, а вы, не участвуя непосредственно в этом процессе, стоите с кнутом и нас подстегиваете, чтобы мы шли побыстрее?
Сахаров объяснил:
— Я говорю, что надсмотрщиком являюсь не я, надсмотрщиком должен быть народ.
Примаков сурово предупредил академика:
— Товарищи, призывая к забастовке, вы встаете на путь обострения и конфронтации. Призывая к забастовке, вы ведете конфронтацию с нами…
Это была одна из последних публичных акций академика Сахарова.
Когда Андрей Дмитриевич скоропостижно скончался, Съезд народных депутатов сформировал комиссию по организации его похорон. Председателем сделали Примакова, как председателя палаты и коллегу-академика. Ему тяжело далась эта непростая миссия. Он плохо себя чувствовал. «Примаков, видимо, простужен, потерял голос и говорил шепотом», — вспоминал физик Анатолий Ефимович Шабад, будущий народный депутат России.
Вдове Сахарова, Елене Георгиевне Боннэр, предложили обычный для высокопоставленных персон ритуал — прощание организовать в Доме союзов, а похоронить на Новодевичьем кладбище. Но в окружении покойного академика возникла другая идея — избежать этого советского ритуала, поэтому попрощаться с Сахаровым во Дворце молодежи, а затем еще под открытым небом, в Лужниках, чтобы могли прийти все, кто пожелает, а похоронить на Востряковском кладбище, где покоятся его родные.
Тут же встал другой вопрос: кто откроет панихиду? По логике — председатель государственной комиссии. Но темпераментный Анатолий Шабад напал на Примакова:
— Считаете ли вы, положа руку на сердце, что вправе это сделать?
Евгений Максимович счел эти слова обидными:
— Я всегда уважал Андрея Дмитриевича и ни в чем перед ним не провинился.
В конце концов предложили открыть митинг ленинградскому академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, прошедшему через сталинские лагеря.
— Я всё равно не могу говорить, — сказал сильно простуженный Примаков.
Сценарий церемонии похорон постоянно менялся, и Примакову досталась незавидная роль вновь и вновь всё согласовывать с городским чиновничьим аппаратом.
— Мы вчера составили один план, потом его поломали, — сетовал он. — Мне пришлось ночью поднимать сотрудников Мосгорисполкома, чтобы всё переделать…
Тогдашний главный редактор «Московских новостей» и народный депутат СССР Егор Владимирович Яковлев вспоминал, что, узнав о смерти Сахарова, попросил раздобыть цветы:
— В зале заседаний Верховного Совета мое место было как раз за стулом Сахарова. Принесли цветы. Мы положили их на пустующий стул Андрея Дмитриевича. В первый перерыв подходит ко мне Евгений Примаков и говорит: «Егор, зачем ты мне устраиваешь спектакль с цветами во время заседания?» Я говорю: «Женя, а не пойдешь ли ты на…?» Он мне ответил теми же словами. Мы с ним старые друзья…
Самое тяжкое испытание на долю Примакова-политика выпало в январе 1990 года. Он впервые должен был принимать решения, когда речь шла в буквальном смысле о жизни и смерти людей.
События в Нагорном Карабахе повлекли за собой кровавые последствия: исход армян из Азербайджана, азербайджанцев из Армении. После армянской резни в Сумгаите, которая осталась безнаказанной, 13 января 1990 года начались армянские погромы в Баку. Они переросли в настоящий бунт, в восстание против слабой и неумелой власти. Выплеснулось долго копившееся недовольство. Это был не только национальный, но и политический, и социальный конфликт.