Министр внутренних дел Виктор Баранников был человеком Ельцина. Министр обороны маршал Евгений Шапошников тоже поспешил присягнуть Ельцину на верность. А как себя поведут руководители спецслужб Бакатин и Примаков, это беспокоило российскую власть. 9 декабря 1991 года Примакова без объяснения причин попросили приехать из Ясенева на Лубянку. В кабинете Бакатина глава российской госбезопасности генерал Виктор Иваненко передал им обоим пожелание российского правительства проявить благоразумие, иначе говоря, не сопротивляться неизбежному распаду Советского Союза и переходу власти к Ельцину. Предупреждение было напрасным — Примаков резко ответил Иваненко, что разведка должна находиться вне политики.
После встречи трех лидеров в Беловежской Пуще, подписавших соглашение о создании Содружества Независимых Государств, президент СССР Михаил Горбачев собрал своих советников, тех, на кого, как считал, мог рассчитывать, и задал вопрос: что будем делать?
Горбачевские люди доказывали, что не надо сдаваться, что союзные структуры должны продолжать работать. Примаков был осторожнее, сказал, что нужно принять совершившееся, а к России, Украине и Белоруссии, вполне возможно, присоединятся и другие республики.
Десятого декабря Горбачев вновь собрал ближний круг — Александра Яковлева, министра внешних сношений СССР Эдуарда Шеварднадзе, московского мэра Гавриила Попова, Бакатина, Примакова, главу Союза промышленников и предпринимателей Аркадия Вольского, руководителя своего аппарата Григория Ревенко и ставшего председателем Гостелерадио Егора Яковлева.
Горбачев сказал, что получил распоряжение о переводе Управления правительственной связи под юрисдикцию России. Как быть?
Помощник Горбачева Георгий Шахназаров резко ответил, что это переворот, что завтра придут опечатывать кабинеты. Примаков спокойно заметил:
— У вас нет никаких силовых возможностей помешать действиям российского руководства. На армию не опереться. Международные силы будут взаимодействовать с республиками.
Евгений Максимович был реалистом.
А как после нескольких месяцев совместной работы оценивали Примакова сотрудники разведки? Вот что я услышал от тех, кто в те годы работал в Ясеневе:
— Всем понравилось, что он стал называть себя директором, а не начальником. Само отделение от КГБ хорошо восприняли. И то, что он потом воспрепятствовал вливанию разведки назад в общую структуру госбезопасности, — за это ему тоже спасибо. Разведка всё-таки это не часть репрессивного аппарата.
И то, что он воинское звание себе не присвоил, тоже было хорошо оценено. Люди каждую звездочку годами добывают, а тут ни дня не проработавший в разведке начальник сразу получает генеральские погоны… Это было расценено как поступок серьезного, солидного человека. Погоны в его положении — детская шалость.
Разведчики согласились с тем, что во главе разведки не обязательно должен стоять профессионал, который знает все эти забавные дела, как от наружки уходить и с агентами тайно встречаться. Нужен политик с широким кругозором и с авторитетом у высшего руководства страны.
Примакову были благодарны за то, что кадровых чисток он не проводил, всё вверх тормашками не переворачивал, а, напротив, способствовал консолидации и без того крепко сбитого аппарата. Принимая кадровые решения, он всегда советовался со своими заместителями. Иногда и шире был круг тех, с кем он обсуждал кандидатуру, — это зависело от того, на какую должность искали кандидата.
Причем даже близкие к нему люди не знали, принял ли он уже заранее решение и заместителей собрал всего лишь для проформы? Или же, наоборот, собирался целиком довериться мнению коллег? Но ритуалу этому он придавал большое значение. А может быть, это был и не ритуал вовсе. Совета он спрашивал всегда, и выслушивал внимательно. И только в самый крайний момент, если на него кто-то крепко жал, он мог сказать:
— Ну, разрешите мне быть директором!
Мягко так: «Разрешите».
Он звонил своим коллегам — например, заместителям, начальникам департаментов:
— Добрый день. Это Примаков.
Всегда представлялся. Как будто его по голосу не узнали бы. Неизменно интересовался:
— У вас минуточка есть? Вы не очень заняты?
А ведь большинство руководителей считают: если я звоню, то надо всё бросить. Какие уж там дела, если директор звонит! У Примакова было не так. Воспитанный человек.
Он сразу показал, что считается с ветеранами службы. Они в Ясеневе уже не работали, свободны от воинской дисциплины и могли резко высказываться — кто в силу возраста, кто в силу того, что не сложилась карьера. Но Примаков не считал, что раз в ассоциации ветеранов собрались люди вчерашнего дня, так и нечего с ними разговаривать, время тратить.