Приливы войны

Женщина завернулась в плащ, подняла капюшон, постояла немного и обернулась.

   — Ты действительно хочешь знать о Поммо?

Я серьёзно уверил её в этом.

   — В юности его сердце разрывалось дважды, — проговорила она, глядя мимо меня. — Его сестра и его жена. Когда чума забрала их, он похоронил их кости, но не память о них. Какая женщина могла состязаться с ними, капитан?

Даже она, Эвника, не могла поспорить с мёртвыми.

   — Вот он какой. И ещё Афины. Чума и война лишили сыновей Афин надежды. И тебя тоже, если только я правильно читаю по твоим глазам.

Я был поражён её правотой.

   — Если тебе что-нибудь понадобится, приходи, не стесняйся. Я сделаю всё, что смогу.

Она накинула капюшон на голову и хотела уже уйти.

   — А Алкивиад дал им надежду, не так ли, капитан? Они чувствовали это своим нутром, как мы, женщины, глядя теперь на все его ошибки и преступления. В нём ощущался Эрот. Он сам был Эрот, бог любви. Ничто меньшее не могло завоевать город и переделать его заново.

Глава XL КРАСНАЯ ТРЯПКА СПАРТЫ

Уже наступила осень, — возобновил рассказ Полемид, — когда Теламон и я достигли Милета, пройдя через Аспенд и по Прибрежной дороге через Карию. Теперь я считал дни по-другому. У меня был иной календарь. Счисление времени велось не днями, а сроком Авроры до родов. Она должна родить через сорок три дня, согласно зарубкам на древке моего копья. Я предупредил моего товарища, чтобы он не очень рассчитывал на меня. Когда настанет час, я буду на Самосе, рядом с ней.

— Надежда — преступление против небес, — упрекнул меня Теламон, пока мы шли по дороге, обдуваемой ветром. Круглые сутки громыхали по ней вражеские караваны, везя припасы, палатки, оружие. Мимо шагали пехотинцы, пылила пехота. Все участки находились под охраной, каждой участок суши покрыт крепостями. — Когда-то ты был великолепен, Поммо, потому что презирал свою жизнь. А теперь надежда сделала тебя некудышным. Я должен расстаться с тобой. И расстался бы, если бы жизнь не свела нас.

В прибрежных городах по всей области Кария были спартанские гарнизоны. Города изменились, и больше всех — Милет. Когда он принадлежал Афинам, то отмечал праздник Флагов. Все домохозяйки украшали улицы флагами. Братства толпились на площадях. Всю ночь в городе веселились, на улицах плясали, устраивали бега с факелами. Теперь ничего этого не стало. Фасады домов стояли безжизненные, пустые. В доках люди занимались только своей работой. На всех имелось что-нибудь красное, какой-нибудь кусок ткани или платок, чтобы продемонстрировать верность Спарте. Приветствовали уже не словом «Артемида», как бы передавая благословение богини, но словом «Свобода» — свобода от тирании Афин. Это приветствие также было обязательным.

В спартанских гарнизонах судили полевым судом; был введён комендантский час. Городские дела передали в компетенцию Десяток. Это были политические комитеты, состоящие из зажиточных граждан, землевладельцев. Они были ответственны не перед Спартой, а лично перед Лисандром. По афинским правилам, гражданские дела должны слушаться в Афинах, где судебные стервятники догола обирали жителей колоний. Теперь те же стервятники выглядели образцом милосердия. В судах Лисандра любой гражданский проступок считался военным преступлением. Нарушение контракта считалось посягательством на долг, лень — предательством. Даже если Десятки и хотели быть справедливыми, например в случае пограничного спора между землевладельцем и арендатором, мягкий приговор мог быть расценён как проявление симпатий к демократии и неравнодушие к Афинам. Наказание непременно должно быть жестоким.