Позднее, когда он взял Византий, характер осады был — если можно употребить такое слово — бодрый. Люди приступили к осаде по своей воле, без притворства и недовольства. И даже противник при капитуляции оказался не подавленным, а полным оптимизма.
Когда обсуждался план взятия Кизика, Ферамен предоставил командирам блестящую схему осады, при которой противник будет отрезан со всех сторон. Алкивиад в целом одобрил её, однако внёс следующее изменение: он предложил оставить неприятелю пути отхода.
— Не для того, чтобы он мог убежать, а чтобы знал, что струсил. А мы не только разобьём их, мы навсегда отобьём у них охоту встречаться с нами впредь.
Таким же образом он устанавливал дисциплину на флоте. Он никогда не отдавал распоряжений о телесных наказаниях. Он лишь исключал такого человека из круга общения. Алкивиад считал, что подобные исправительные меры щадят моральные силы провинившегося, а с другой стороны, могут побудить его возвратиться в строй с удвоенной решимостью и волей. Если кто-либо совершал один и тот же проступок дважды, его ссылали в тыл, к обозу и трусам. Подобными мерами Алкивиад заменил позорные столбы.
Я стал свидетелем таких акций в отношении младшего Перикла, уже отличившегося командира эскадры. Он говорил мне с ужасом:
— Это посредственность, Поммо, ты понимаешь? Алкивиад этого допустить не мог. И люди готовы скорее умереть, чем снизить требования. Помнишь ночь, когда мы делали промеры возле Элеи? Я готовил отчёт, пытаясь составить его как можно лучше. Он не произнёс ни слова. Только посмотрел на меня. Боги, я скорее пройду сквозь строй, чем снова почувствую на себе этот взгляд. Этот взгляд говорил: «Я так много ждал от тебя, Перикл, а ты подвёл меня».
Результатом принципа приложения минимальной силы стала минимизация надзора. Когда Алкивиад знакомил командиров с планом сражения, он обозначал лишь цель, давая офицеру возможность самостоятельно найти способ достижения этой цели. И чем сложнее была работа, тем меньше вмешивался он в неё. Я никогда не видел, чтобы он отдавал приказы, сидя за рабочим столом.
Письмо Адиманту:
Был один гребец с корабля «Мнемосина» по имени Лисики. Он не умел плавать. Его товарищи перепробовали все средства, но научить не смогли. Узнав об этом, Алкивиад однажды зашёл с ним в море ярдов на пятьдесят от берега, где на якоре стояло его судно. Зрелище было необычное. Собрались сотни моряков — поглазеть, что будет. Алкивиад несколько минут что-то спокойно говорил своему спутнику.
Тот зажмурил глаза и плюхнулся в пенистые волны. Когда он это сделал, весь берег взорвался восторгом.