– Так, ты какой фильм хотела бы посмотреть?
– Какой… ты спрашиваешь, не потому, что время «киносеанса»?
– Нет, что ты! Я просто. В общем, Рут. Ты знаешь, что…
Лежали вдвоем в гамаке. Со стороны бухты доносилось шептание воды, убаюкивающий эффект добавлял шелест разлапистых пальм и папоротников.
Злость и раздражение ушли. Довольно быстро, как и появились.
Давно она не помнила себя такой. Как будто, трясут изнутри. Может, это все из-за механического малыша?
– «Лучший друг» мне очень нравится.
– Мадонной хотел быть?
– Нет, мне сам фильм нравится. Ну и Мадонна, конечно, тоже.
Больше всего, ее раздражало в Эрики, да и во всех остальных тоже, что он почти никогда не реагировал на издевательства. Ни на какие! Скажешь ему «засунь себе поло в жопу», а он ответит «все получится».
– Может, Руперт Эверетт?
Раз уж начала издеваться, так продолжай, не останавливайся. Стеби, стеби, стеби… – так говорил ее босс, Грязный Мэни.
Она не знала (или не помнила), но думала, что «грязным» его называли за это его излюбленное «стеби-стеби». Мэни был из породы старых рекламщиков, для него не было ничего святого. Впоследствии, оказалось, что это и есть единственно правильная позиция в жизни, причем не только для рекламщиков.
Очевидно было то, почему Грязный Мэни был еще и «мэни». За свое «стеби, стеби, стеби» он умудрялся брать деньги, причем неплохие.
Она пришла овечкой, после тупой работы в какой-то корпорации. Поначалу, разве что могла брифы заполнять. Работала секретаршей по сути, хотя по должности – помощник арт-директора.
Запомни, Рут! Клиенты – идиоты. Они не знают и никогда не узнают, чего сами хотят. – с этими словами, Мэни бросал стопку брифов в урну, переполненную бычками и смятыми алюминиевыми банками.
Урны с бычками и смятыми банками! Она хорошо помнила офис. Атмосфера старой «школы». Бутылки дешевого, но сносного виски в каждом углу, разрешено курить прямо на рабочем месте.
Последнее, что она помнила оттуда, как, примерно, за месяц до того, как все рекламные агентства перестали существовать, пришла в офис, кажется, что-то забрать. Сотрудников уже никого не было, все бежали из города.
Застала «на посту», великого и ужасного, ДжиЭм.
Мэни сидел в своем кабинете. Он был один, но, накурено было так, как редко было в прежние времена, когда курили все.
В углу увидела разорванные свертки, коробки, щепки от ящиков с дорогой выпивкой. Похоже, босс разворошил клиентские подарки. Целый шкаф товаров категории «дьявола»: сладкое, сигары, выпивка.
У его жены, не так давно до этого, на втором триместре, «вывалился» ребенок. Они еще тогда изредка собирались в офисе. Не для работы, конечно. Просто так. Собирались, обсуждали.
Рассказывали, что жена Мэни (ее звали, Джинджер, кажется) не чувствовала боли, не было судорог. Она просто пошла в туалет. Села на стульчак, дернулась всем телом, вниз скользнуло что-то тяжелое, холодным пустым звуком шмякнулось о поверхность унитаза.
Пустым звуком!
(Хватит! Не повторяй!)
Мэни нашел Джинджер, сидящей у крышки, безумными глазами смотрящей на плавающий, в сгустках крови, желеобразный эмбрион. У эмбриона были несформировавшиеся, открытые сине-белесые пятаки, вместо глаз.
Что ему оставалось? Мэни нажал на кнопку, глаза эмбриона завертелись, пропали в канализации. Джинджер обезумела, кричала, наглоталась таблеток, слегла.
Многие осуждали Мэни. За что!? И, что он мог? Нести это «желе» в больницу, просить со словами «сделайте же что-нибудь».
Они бы ничего не сделали. Да, вряд ли он прошел дальше входа. Больницы к тому времени, уже были переполнены.
– Рут, слышишь!
Она стояла на пороге кабинета, видя Грязного Мэни, впервые, грязным в прямом смысле. Волосы взлохмачены, как у Джека Николсона в «Иствикских ведьмах», рубашка торчком, сальная, чем-то заляпана. —Рут! – он смотрел на нее красными глазами, – Это конец, Рут! Конец!
Она и так это знала. Просто не хотела так это называть.
– Конец! Ты па-ни-ма-шшшш… в-а-а-б-ще…
Мэни сгреб, смахнул бумаги со стола. Среди них, яркая увесистая папку «Снова, в стране Мальборо». Запятая, после «снова» напоминала эрегированный член. Это Мэни придумал. Его «вишенка» на торте почти финального варианта брендбука, над которым они работали целый год.
Куча креативов, которая должна была вернуть всех курильщиков к истории про ковбоя, который и во время электронных сигарет, по-прежнему, скачет по прериям, вечерами сидит у костра, щелкает потертым Зиппо. Совсем не тоже самое, что подзаряжать курево от разъема в стене кондоминиума.
– Больше не будет, слышишь! – Мэни заметил, что она смотрит на папку. – Больше не будет его.... Слышишь, слышишь, слышишь…
Она убежала из офиса. Не смогла смотреть на него такого. Раздавленного. Никакого, как будто, от него ничего не осталось.
Мэни всем обещал, что вернет ковбоя в седло. Венец его карьеры! Так он и говорил. Но, не вернул. Никто не вернул. Легенды про ковбоев закончились. Все легенды. Их слизал…