Прикосновение ненависти (ЛП)

От того факта, что только он знает, куда мы направляемся, у меня по спине пробегают мурашки. По крайней мере, я надеюсь, что он знает, иначе нам крышка.

Нет ни малейшего намека на то, что мы заблудились.

Очевидно, это связано с его прошлым. Я знаю, что лучше не спрашивать о деталях. Если он еще не поделился информацией, значит, он не в настроении для этого.

Одно дело — вывести его из себя в хижине, где у меня, по крайней мере, была крыша над головой и кровать, на которой я могла спать, если он выйдет из себя.

На что мне надеяться, если он сейчас откажется от меня?

Мой желудок переворачивается при этой мысли. Я скрещиваю руки на животе, как будто это поможет мне унять дрожь.

О чем я думаю? Он бы не вышвырнул меня из джипа посреди пустой дороги, верно? Только не Рен. Он никогда бы не подверг меня опасности.

Не могу поверить, что мне пришла в голову такая мысль.

Но тогда я с трудом могу поверить, что все это происходит на самом деле. Это все еще похоже на сон. Иногда он хороший — даже слишком. Счастливый и полный надежд, как будто мы полностью связаны друг с другом. То, что я чувствовала раньше. Неважно, сколько людей в мире отказывались видеть меня настоящей, я могла рассчитывать на Рена. Он никогда не ожидал, что я буду какой-то другой, нежели сама собой. Достаточно было просто взглянуть на него, и я знала, что он меня понимает; никаких слов не требовалось.

Эти воспоминания контрастируют с нынешней ситуацией и делают более очевидным, чем когда-либо, что что-то не так, что с таким же успехом я могла бы сидеть рядом с незнакомцем в теле Рена.

Я почти жалею, что так отчетливо помню счастливые времена, потому что в конечном итоге я чувствую себя еще более потерянной и сбитой с толку по мере ухудшения ситуации. Нет, я не могу отпустить воспоминания. Мне нужно цепляться за них как никогда, пока я так нервничаю из-за того, что может произойти дальше.

Они — единственное, что удерживает меня в целости.

Вот бы он включил радио. Езда в тишине только усугубляет ситуацию. Она нагнетает напряжение до такой степени, что я боюсь закричать, лишь бы нарушить ее. Этот крик нарастает в моей груди, прокладывая себе путь к горлу. Я крепко сжимаю губы, пока они не начинают болеть.

Я теряю самообладание, не так ли?

Последнее, чего я ожидала, так это услышать голос отца, но именно в нем я нуждалась. Прекрати. Ты — росси!

ДА. Я… он…прав. Я могу справиться с напряжением. Сколько подобных и даже опасных ситуаций я пережила? Конечно, папа всегда делал все возможное, чтобы оградить маму, Аделу и меня от этой части своей жизни, но было невозможно не уловить намек на неприятности, когда происходило что-то плохое. Я знаю, что значит смириться и держать удар.

Сейчас все иначе, чем в те дни.

И мне не требуется много времени, чтобы понять почему.

Дело не в том, что я не доверяю Рену. Не совсем.

Просто своему отцу я доверяла гораздо больше. Потому что у папы никогда не было этих безумных перепадов настроения. Во всяком случае, я об этом не знаю. Думаю, я бы заметила это с годами. Выходил ли он из себя, когда все шло не так, как ему хотелось? Конечно. Знали ли мы, что не стоит беспокоить его по пустякам, когда он занят чем-то важным? Определенно.

Однако он никогда не был неуравновешенным, и в этом разница. Даже после смерти моей сестры отец никогда не терял самообладания по отношению к нам. Как бы сильно я ни любила Рена, я не могу притворяться, что он мыслит ясно.

Что, учитывая, что я понятия не имею, куда именно мы направляемся и зачем, не сулит ничего хорошего. Кто может винить меня за беспокойство?

Он никогда не причинил бы мне вреда. Никогда.

Конечно, но это та версия Рена, которая никогда не болела, не получала травм и вообще не делала его таким, какой он сейчас. Готов сорваться по малейшему поводу. Человеку в таком состоянии нельзя доверять важные дела.

Есть причина, по которой мой отец допускал в свой ближний круг только определенных людей. Почему он скрывал информацию от одних людей, а не от других. В этом не было ничего личного. Вопрос заключался в том, может ли он доверять им в том, что они не совершат ничего безответственного, например, не пойдут на попятную и не примут решения без его согласия.

Краем глаза я бросаю взгляд на Рена. Он сосредоточен, почти перегнувшись через руль, крепко вцепившись в него. Его острая челюсть стиснута, ноздри раздуваются, и каждый вдох становится тяжелее.

Если бы я протянула руку и коснулась его пальцем, не сомневаюсь, вспыхнула бы искра. Он наэлектризован, как будто за секунду до взрыва. Такая интенсивность хороша, когда речь идет обо мне, моем теле и нашем общем желании.

Но когда он везет меня неизвестно куда? Уже не очень.