Прикосновение ненависти (ЛП)

Все это время он в таком состоянии был у нас под носом, но мы этого никогда не замечали.

Даже мой брат или отец не видели этого. Либо он хорошо это скрывал, либо со временем становилось только хуже.

Может быть, он даже не знал — я уверена, что он и сейчас не знает. По-настоящему больные люди никогда этого не признают.

Мой Рен. Мое все.

Он так болен, и я ничем не могу помочь.

И хотя я еще не подтвердила, что беременна, я это чувствую.

Если бы дело было только во мне, все было бы по-другому. Я бы не была так напугана. Зная себя, я бы упрямо держалась, убежденная, что смогу как-нибудь вытащить его из этого состояния. Что от него все еще осталось достаточно, что я могла достучаться до той его части, которая все еще здорова, все еще осознает себя.

Может быть, мне удалось бы убедить его обратиться к врачу ради меня.

Сейчас, боюсь, у меня нет на это времени. Я не знаю, как он отреагирует, если я скажу ему, что беременна, потому что он стал непредсказуемым. В его голове срабатывает и не срабатывает выключатель, и он переходит от своего обычного "я" к этой другой версии себя. Версии грубой и неотесанной. Холодной и жестокой, жаждущей крови.

Внезапная мысль заставляет меня содрогнуться.

Что, если я этой части расскажу о ребенке? Что, если он причинит мне боль, потому что ребенок не входит в его планы? Все, что имеет значение, — это Нью-Хейвен и месть. В этом плане нет места для ребенка, не так ли? Эта мысль оставляет меня задуматься.

Я не могу поверить, что действительно думаю об этом. Может быть, когда-нибудь я смогу это понять, но сейчас не то время.

Сегодня я могу сделать только одно, но понятия не имею, как это осуществить. Я обещала ему, что всегда буду рядом, несмотря ни на что, но это важнее нас. Мне нужно выбраться отсюда, чтобы оказать ему необходимую помощь.

Такие мысли все еще кажутся нереальными. Я пожертвовала всем, чтобы быть с ним, потому что была уверена, что это правильно. Что это то место, где я должна быть.

Так было раньше. До того, как я увидела глубину его болезни.

Прежде чем я узнала, что у меня будет ребенок, я должна была ее рассмотреть в нем.

Оправдываю ли я себя? Пытаюсь убедить себя, что поступаю правильно? Думаю, да — и я должна стараться еще больше, потому что часть меня, очень большая часть, хочет остаться.

Нет, это желание, чтобы я могла остаться, а это две совершенно разные вещи. Было бы здорово, если бы я могла. Если бы был способ, которым мы могли бы быть вместе, без того, чтобы я просыпалась каждое утро в страхе перед тем, что обнаружу. О том, кем он будет на этот раз.

Я не собираюсь подвергать нашего ребенка такому испытанию.

Это касается не только меня. Может быть, это тревожный звонок, в котором я нуждаюсь.

Я с трудом втягиваю воздух в легкие. По ту сторону двери почти не слышно шума. Никаких разбросанных вещей.

Не разговаривает сам с собой, что я расцениваю как хороший знак.

Я уверена, что он все еще злится на меня, иначе зачем бы ему до сих пор держать меня запертой в этой комнате? Я на цыпочках подхожу к двери и прижимаюсь ухом к дереву, закрывая глаза, чтобы отгородиться от всего, кроме того, что слышу.

Это занимает минуту или около того, но я почти уверена, что слышу его мягкое, ровное дыхание. Я уверена, что в какой-то момент он лег на диван и сейчас мирно спит. Хорошо, и не только потому, что ему это нужно.

Я никогда не видела, чтобы человек так долго не спал, максимум пару часов за ночь. В конце концов, он сломается.

Я не могу быть рядом, когда это произойдет. Как бы мне ни была ненавистна мысль оставить его страдать в одиночестве, это необходимо сделать. Я вернусь за ним с помощью, в которой он нуждается. Тогда все будет по-другому.

Я осматриваю комнату, прежде чем я даже понимаю, что ищу. Как будто мой инстинкт самосохранения сработал на полную мощность, в то время как остальная часть меня пытается наверстать упущенное. Мой взгляд останавливается на том, что я купила в «Walmart» перед поездкой в Рино, предвкушая приятный вечер и возможность принарядиться и сделать прическу.

На комоде лежит горсть шпилек для волос, буквально напрашивающихся на то, чтобы ими воспользовались.

Я хватаю одну из них, разгибаю и присаживаюсь на корточки перед дверной ручкой. На самом деле я никогда раньше не пыталась это сделать, но я видела, как это делается, и я понимаю, как все происходит. Нужно только сделать это достаточно тихо, чтобы не разбудить Рена.

Это безумие. Часть меня, которая не хочет иметь с этим ничего общего, часть, которая думает, что было бы совершенно разумно притвориться, что этого никогда не было, и довольствоваться надеждой, что ему станет лучше, когда он проснется. Голос кричит в моей голове. Это Рен. Он не причинил бы мне вреда.