Прикосновение крыльев

И пришел день окончательного пробуждения Грачева. Он узнал жену, потом, постепенно, словно выплывая из полутьмы, - всех тех, кто подходил к нему.

- Не вините Веселова, - сказал он слабым голосом. - Что-нибудь получилось? Я спал?

- Да, Матвей, - сказала его жена. - Ты просто спал.

- Черт! - хрипло выругался Грачев. - Неужели не получилось?

Веселов дернул за рукав Оленева, подмигнул и вытащил силком в коридор.

- Если шеф начал ругаться, значит, все в порядке.

- Хоть за шампанским беги, - устало, сказал Оленев. - Надо же - выиграли!

- Шампанское - это хорошо, - согласился Веселов. - Одна беда - не пью.

- Это с каких пор?

- Уже пять лет, - вздохнул Веселое.

- Сколько тебя знаю, а никак не пойму, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь. Ты же каждое утро с похмелья.

- А че? Я же тебе говорил, что с дураков и пьяниц спроса меньше. Хочется вам видеть во мне шута горохового, да еще алкаша в придачу - пожалуйста!.. А я, как с женой развелся, - ни капли. В такой ситуации покатиться по наклонной ничего не стоит.

И он тут же слегка надул щеки, осоловело взглянул на Оленева, искусно икнул, покачнулся, прильнул спиной к стене и сказал заплетающимся языком:

- Фу, черт, и набрался же я… Ей-богу, последний раз. Ни-ни.

- Артист! - восхищенно сказал Оленев. - Ну артист. Столько времени дурачить людей!

- Это легче легкого, - сказал Веселов, мгновенно снимая маску. - Изображай из себя плохого, а оставайся хорошим - все поверят, а если наоборот - начнут искать тайные грешки и такого напридумывают! Психология… Пошли в буфет, компота дернем по стакашке.

Они пили тепловатый разбавленный компот, заедали черствыми пирожками, весело принимали поздравления, болтали, подталкивали друг друга локтями, и было им так хорошо, как бывает после нелегко доставшейся победы.

Хотя и не окончательной.

Домой идти не хотелось, Оленев боялся выбиться из линейного времени и привычного пространства до тех пор, пока не придет полная уверенность в том, что жизнь и память женщины сохранены и никаких сюрпризов ждать не придется.

- Вас дома не потеряли? - участливо спросила Мария Николаевна. - Пошли бы. Если что случится, я пришлю за вами машину.

Оленев не ждал от нее слов благодарности и восхищения, но даже сама эта интонация, уважительная и мягкая, наполнила его тихой радостью.

- Я пойду, - сказал он. - Немного погодя.

Мария Николаевна молча протянула ему листки с расчетами, привычно замкнула лицо непроницаемой маской.

- Сохраните это. Я была не права. В самом деле, пора на пенсию. Стандартное мышление губит врача. Я рада, что у нас в отделении есть такие, как вы.

- Хорошо, - сказал Оленев. - Хорошо, что мы умеем извлекать уроки из ошибок. Я тоже многое понял за эти дни. Мне кажется, что главное, в нашей работе - не разучиться верить. И ждать. Я не могу пока уехать. Женщина говорит по-польски, никто из вас этого языка не знает. Кроме меня.

Он ждал еще сутки, часами просиживал у изголовья больной, самолично поил ее морсом и бульоном, неторопливо беседовал и постепенно узнал, что женщина - не кто иная, как жена ссыльного польского повстанца, приехавшая за, ним в Сибирь после поражения восстания.

«Январское восстание 1863 года, - подумал Оленев. - Сколько же лет я ждал ее…»

Он объяснил ей, она находится среди друзей, что она просто больна, но скоро пойдет на поправку, что муж ее жив, ждет, когда она выздоровеет и им разрешат ехать вместе на вечное поселение в неведомую, чужую и холодную землю.

Потом женщина заговорила по-русски, назвала себя. Марией, горестно рассказала, как умерла ее мать Эльжбета и теперь ей живется несладко на…

И тут же новое поколение, новая память всплыли в ней, с помощью наводящих вопросов Оленев узнал начало двадцатого века, свой родной город, улицу с давным-давно переименованным названием…

И еще скачок из прошлого в прошедшее, и еще… История страны, единственной и любимой, две войны, тяжелые годы, дочь Ирочка…

- Ира, - сказала она. - Меня зовут Ира. Где я?

- В больнице. Вы попали под трамвай. Ничего страшного, вы уже поправляетесь.

- Почему я ничего не помню?

- Это бывает. Лучше скажите, где ваши родные.

- Мама? Должна быть дома. Сын в пионерлагере. Кажется… Я ехала на работу. Утром. Потом ничего не помню.

- В семь тридцать утра вы вышли на остановке «Магазин», - сказал Оленев, сдерживая волнение. - Автобус сорок один. Так?

- Нет. Я никогда не езжу на этом автобусе.

- Я вас видел в то утро. Запомнил ваше лицо. И сразу же узнал, как только вас привезли в больницу. У меня хорошая память.

- Наверное, вы ошиблись. У меня работа совсем в другом месте.

Через час все выяснилось окончательно. Женщина вспомнила свой адрес, домашний телефон, ее совсем поседевшая мать приехала в больницу, никак не могла успокоиться, долго плакала в приемном покое, где Оленев говорил, что все будет хорошо, опасность миновала и через две-три недели ее дочь выпишется домой.

Да, это была не она.