Да, он был безусловно смел, но и благоразумен. «Мало, — рассуждал он, — просто проникнуть во враждебную страну, надобно еще и как-то ужиться с ее обитателями». Беспрерывно сражаться с воинственными оравами дикарей не входило в его планы. Именно поэтому Фрике отдал приказ:
— Задний ход!
Негры завыли от восторга, увидев, что шлюпка пошла назад, но преследовать ее не стали. И правильно сделали, потому что парижанин решил на дальнейшие уступки не идти и всыпал бы дикарям как следует.
Выйдя из-под обстрела, юноша распорядился собрать дров на левом берегу, затем, отплыв на середину реки, приказал бросить якорь.
Потом он подозвал сенегальца, успевшего доказать свою преданность:
— Не мог бы ты отправиться к неприятелю на челноке и навести справки о капитане?
— Мой съездит, — кивнул негр.
— Не боишься, что убьют?
— Мне все равно. Убьют — работать не надо.
— Ну, а если они заберут тебя в неволю?
— Не боюсь. Твой придет на шлюпка, с большими ружьями, и отберет лаптота обратно.
— Разумеется. Даю слово, всякий жестоко поплатится за оскорбление моего парламентера. Но, думаю, они не сделают тебе ничего дурного. В особенности если объяснишь, что мы не англичане, а французы.
— Да. Прощай. Мой сейчас сядет в челнок.
Сенегалец сошел в маленькую лодчонку, которую на веревке буксировала за собой шлюпка, схватил рулевое весло и смело поплыл вверх по реке.
Прошло два часа, затем четыре, потом шесть. Нет вестей! Фрике, хоть и знал, что переговоры с дикарями всегда большая канитель, все-таки под конец начал тревожиться. Настала ночь, он пробовал заснуть, но не спалось. Для себя юноша решил: с первыми же лучами солнца пойдет отыскивать слугу. Вдруг вдали, на реке, послышались веселые громкие голоса, шум весел — и в лунном свете показался челнок, плывший рядом с туземной пирогой, в которой сидело несколько негров. Что было у них на уме, молодой человек, естественно, не знал.
— Кто идет? — крикнул он так, что весь экипаж проснулся.
— Это мой, хозяин. Ваш добрый лаптот.
Фрике узнал голос сенегальца и очень обрадовался.
— Хорошо. А кто с тобой?
— Негры-дезертиры. Мой пил, они пили… много пили… мой привел их к тебе на службу — если хочешь. А не хочешь — отрезать им всем головы, и дело с концом.
— Несчастный! Ты пьян как сапожник, — рассмеялся путешественник. — И все-таки очень рад тебя видеть. Добро пожаловать. И собутыльников своих давай сюда. Полезай, да смотри не свались в воду.
Сенегалец, привязывая челнок к шлюпке, проделал это с особенной методичностью, свойственной пьяным людям, желающим доказать, что они вполне трезвы. Потом влез в шлюпку с кормы и стал звать товарищей.
Те мгновенно оказались на борту и, слегка пошатываясь, замерли на палубе.
— Вижу, ты не терял даром времени.
— О, хозяин, мой пил… много пил.
— Вижу, черт возьми. За четверых, должно быть, нализался!
— Мой пил, хотел напоить других, а других поил, хотел расспросить новости.
— Ну это верный способ развязать языки. Что же ты узнал? Про капитана есть что-нибудь?
— Хозяин… угости сперва доброго слугу ромом и беглых негров… тоже угости.
— Милый мой, да ведь ты потом языком не будешь ворочать. Впрочем, раз тебе так хочется…
— О, мой пил сорговоеnote 64 пиво… и просяное пиво… а ром все покроет.
— На, глотай! Только куда ты после этого будешь годиться.
— Товарищам тоже дай пить, — приставал лаптот.
— И товарищи пусть пьют, — согласился Фрике с терпеливостью человека, знающего чернокожих и умеющего ждать.
Выпив по большому стакану рома, негры, как ни странно, несколько оживились. У сенегальца язык перестал заплетаться, он заговорил более связно и понятно.
— Вести о капитане… Он проплыл мимо, когда мы стреляли крокодилов. Капитан теперь — генералом у Сунгойи, военным министром! А Сунгойя — верховный вождь.
— Ну, я теперь ничему не удивляюсь. Барбантон ищет приключения. Пустился во все тяжкие. За каких-нибудь тридцать часов угодить в генералы и министры! Недурно. Наше австралийское божество отличается. Невозможного для него не существует.
Юноша продолжал расспросы. Дальше выяснилось, что появление Сунгойи в родных местах вызвало целую революцию.
Его приверженцы, как только узнали о прибытии опального вождя, ударили в большой барабан и бросились навстречу все как один. Незнакомого белого человека дикари тоже приняли с большим почетом; им очень понравилась его наружность, осанка, обличавшая великого воина. Прибывших сейчас же посадили в лучшую пирогу, в которой ежечасно менялись гребцы, и быстро помчали в Сунгойю.
Немудрено, что шлюпка отстала: ей приходилось лавировать между скал, потом это сидение на илистой отмели…
— Ну, а те, другие негры, кто такие? Почему они нас не пропускают?
— Они нехорошие… Они из противной партии… Они заперли реку. Не хотят, чтобы мы плыли.