Приключения в Красном море. Книга 3

— Послушайте, — говорит мне рулевой.

Неясный гул нарушает безмолвие ночи. Это не знакомый шум моря, набегающего на берег, а скорее рев далекого потока. По моим расчетам, мы находимся в двадцати пяти милях от земли, но так ли это? Гул приближается, нарастает, в то время как мы стоим на месте. Мое сердце сжимается при мысли, что течение несет нас на рифы. Судя по карте, в этом районе нет никаких рифов, но чем тогда объяснить шум?

Я приказываю запустить двигатель. На это уходит десять минут, они кажутся мне вечностью. Урчание мотора заглушает непонятный гул. Я держу курс на восток. Все взгляды устремлены вперед. Мы оставили землю слева, и впереди не должно быть никаких препятствий. И все же надо быть начеку.

Внезапно матрос, склонившийся над бушпритом, кричит со шлюпбалки:

— Рифы по правому борту!

И правда, впереди по правому борту, то есть со стороны открытого моря, в молочно-белой воде, озаренной призрачным светом луны, виднеется темная лента с белой бахромой. Я машинально кричу: «Стоп!», не сознавая абсурдности своего приказа: если мы попали в течение, надо не терять скорости, чтобы управлять судном.

— Вперед! — кричу я снова.

К счастью, двигатель не успел остыть и быстро заводится.

Я не верю своим глазам. Неужели это риф? Стало быть, он возник здесь в одну ночь, как в сказке. Я вспоминаю о некоторых свойствах течения во время прилива, и о том же говорят мне матросы, бывавшие в этих местах.

Я решительно приближаюсь к преграде. Наш форштевень того и гляди уткнется в нее! Во рту у меня пересохло, навязчивая мысль о рифах берет верх над доводами разума.

Клокочущая вода уже заглушает шум мотора, впередсмотрящий подбадривает меня криком:

— Майя! (Течение!)

Что ж, с Богом!.. И форштевень врезается в гущу пены.

Тотчас же судно заносит в сторону, и мне приходится резко повернуть руль вправо, чтобы вернуться на прежний курс. У меня дрожат колени, хотя воображаемая опасность уже позади.

Утром между двумя огромными тучами возникает гряда холмов. Я узнаю Губбет Айн — глубокий залив, опасный для судов, застигнутых штилем, из-за сильного течения во время прилива, с которым нам только что пришлось столкнуться. Я принимаю решение отойти от берега, не будучи уверенным в выносливости двигателя, который может выйти из строя в самый критический миг.

Мы покинули Аден четыре дня назад. Наконец проясняется, и, кажется, повеяло долгожданным муссоном.

Мы огибаем остров Сику, большой правильный конус высотой в сто тридцать пять метров, его вершина, покрытая гуано, словно слоем снега, напоминает знаменитую Фудзияму с японской гравюры.

Муссон начинает крепчать. Нужно спустить все паруса и оснастить фальшивую мачту. Под штормовым парусом мы лихо скачем по огромным волнам. Я должен держать курс на северо-восток, чтобы не слишком удаляться от берега, ибо собираюсь пересечь Оманское море на широте Бомбея. Но теперь мы движемся боком к зыби, и бортовая качка усиливается.

Мне хотелось бы зайти в Мукаллу, чтобы заменить стекло компаса, вылетевшее во время качки. Но в эту пору там нельзя стать на якорь из-за сильного волнения, и суда вынуждены бросать якорь в Бендер-Буруме, южном порту, расположенном примерно в тридцати милях к западу от города.

Мы по-прежнему движемся с попутным ветром вдоль вулканической гряды темно-красных и зеленоватых гор, которые отвесно спускаются в море. Волны разбиваются у основания этой стены, вздымая снопы брызг высотой с семиэтажный дом. Хотя мы находимся более чем в двух милях от берега, рев прибоя с глухими раскатами, словно от взрывов снарядов, оглушает нас и заставляет подрагивать корпус судна.

Пена тянется вдоль берега белой бахромой. Только моя уверенность в точности лоций позволяет мне без страха миновать это поле вечного боя между скалами и морем.

Высокий мыс с полосой рифов защищает, подобно дамбе, якорную стоянку в Бендер-Буруме. Скала надежно укрывает меня от ветра; спустив все паруса, я запускаю двигатель, чтобы укрыться за мысом. Эти меры предосторожности оказались не напрасными: за каменной стеной царит ненадежное спокойствие, и каждые две-три минуты сверху обрушивается сильный ветер. Если бы мы оставили паруса, первый же шквал снес бы все наши снасти.

Под навесом скалы стоят на якоре двадцать больших парусников, багласов, как их называют арабы, со снятыми мачтами, дабы не искушать налетающие ветры. Суда приходят сюда в мае из различных портов Красного моря. Здесь собран весь парусный флот средневековья, и можно даже увидеть суда, на которых бороздили моря древние финикийцы.

* * *

Корабли, нашедшие приют в этой бухте, переносят меня в далекое прошлое.