Приключения в Красном море. Книга 2

— Не знаете ли вы, что курят индийцы и что за продукт раздают каждую неделю сипаям индийской армии, подобно тому, как нашим солдатам дают табак?

— Гм… не знаю, не видел… если только вы не имеете в виду шаррас или ганжу? Первое — это сплошная масса, второе — сушеные листья, кажется, конопли. Эти продукты продаются в Индии, как и опиум, в лавках, имеющих соответствующее разрешение.

Слова кокосового короля наводят меня на мысль: продукт, известный во всем мире как гашиш, официально называется шаррас в Индийской империи. Я предвижу, какие возможности открывает это слово, которое я легко смогу употреблять всякий раз, когда его синоним «гашиш» будет воздвигать передо мной неодолимые препятствия.

Тернель прав: мне повезло, что я его встретил. Произнесенное им волшебное слово решило мое будущее. Расплывчатая мысль о возможном путешествии в Индию, промелькнувшая во время последнего разговора со Ставро, превращается в твердое решение.

В тот же вечер Тернель отбывает на своем роскошном пароходе, сыграв в моей жизни роль судьбы, направившей меня на путь, где мне предстоит пережить самое необыкновенное приключение в моей жизни. Я сохранил его бомбейский адрес. Возможно, он пригодится мне на обратном пути. К тому времени он уже сколотит состояние или, скорее всего, утратит иллюзии относительно успеха чудодейственного кокосового напитка в парке Тюильри.

XLI Неясная тревога

Я снова выхожу в море и беру курс на Джибути. Лето подходит к концу, и уже три месяца я не получал известий от родных. Моя дерзкая, безрассудная авантюра благополучно завершилась. Возможно, она удалась только потому, что была чистым безумием. Я шел навстречу неведомым опасностям с бесконечной уверенностью, и эта слепота оказалась сильнее любых логических построений и отвела от меня все подозрения. Кроме того, я верил в чудесное сплетение причин и следствий, мне казалось, что сама судьба ведет меня к успеху. Чего стоит один лишь пустой ящик, найденный перед прибытием в Кусейр? Вот он, долгожданный успех после стольких лет бесплодной борьбы! Я возвращаюсь домой с внушительным капиталом и уже вынашиваю планы, как его приумножить, чтобы обрести независимость — главную цель моей жизни.

Но почему же мне невесело? Я должен плясать, ликовать, буйствовать от радости. Но моя душа пребывает в каком-то безразличном состоянии, к которому примешивается тревога о будущем и докучливые мысли о новых планах… Мы носим в себе Вечного Жида — ни отдыха, ни остановки на знойной дороге у прохладного родника… Только глоток свежей воды на ходу… и снова пыльная дорога. В душе борются противоположные, полярные чувства: радость порождает страх, несчастье — надежду. Короткие периоды душевного подъема неизбежно сменяются безразличием. Видимо, этим объясняется мое беспокойство и отсутствие радости, несмотря на осуществление желаний… Я подспудно готовлю себя к новым неведомым опасностям…

На следующий день после отплытия, в час, когда закат начинает переходить в сумерки, мы встречаем судно, идущее в противоположном направлении. Оно проходит совсем рядом, и мы узнаем большой баркас из Таджуры. Как заведено, мы обмениваемся новостями на ходу. Задремавший на-куда просыпается, когда наше судно отходит на некоторое расстояние, и я слышу, как он кричит мне с кормы:

— Твой сын… белая лодка… Обок… не нашли…

Больше ничего не слышно.

— Что, что ты говоришь? — переспрашиваю я, но нас уже разделяет ночь, и ветер уносит мои слова.

Мне хочется развернуться, догнать баркас и развеять страшную тревогу, что поселили в моем сердце эти слова. Но между нами более мили… Баркас оснащен лучше моего парусника, и я рискую потерять целую ночь. И кроме того, может быть, я плохо расслышал; я спрашиваю матросов, но они тоже ничего не поняли.

Мы продолжаем двигаться на юг… Восемь дней те слова вертятся в моей голове, и я тщетно пытаюсь разгадать их значение. Наконец я подхожу к рифам вблизи Обока и вижу рыбака в лодке, закинувшего удочку.

— Что нового? — спрашиваю я первым делом.

— Твой сын утонул месяц назад… Ты не слышал?

Эта фраза бьет меня обухом по голове, но я уже был готов к плохой вести. Восемь дней тревоги заковали мое сердце в броню, и она выдерживает удар.

Вот что рассказал мне рыбак.

Мой сын вместе со своим другом немногим старше его, молодым солдатом из Джибути, ушел в море на маленьком суденышке «Ибн-эль-Бахр», которое я оставил в Джибути. Они хотели провести воскресенье в Обоке.

Я строго-настрого запретил своему приемному сыну Люсьену выходить в море на этом паруснике, независимо от погоды, так как боялся внезапных порывов ветра, столь опасных для такого небольшого судна с неопытными мореплавателями. Кроме того, воспоминание о трагическом кораблекрушении, последовавшем после проклятий Джобеля, внушало мне суеверную мысль, что «Ибн-эль-Бахр» помечен печатью судьбы. Ни мой сын, ни его друг не были моряками и не подозревали о реальной опасности, подстерегавшей их в это коварное время года. Мой запрет показался им всего лишь проявлением отцовского деспотизма.