Приключения послушного Владика

Владик подошел вовремя. Промедли минуту — только и увидел бы вдалеке усатую кошачью морду, которую Васята собственноручно намалевал черной краской на спине своей майки. Разговор с Гусиком, как Владик понял, был на исходе. Изобразив на лице величайшую радость, Васята так шлепнул по Владиковой ладони, что потерял равновесие и едва не грохнулся вместе с велосипедом.

— Значит, договорились, вновь утвердившись на седле, сказал он Гусику. — Договорились? Точняк?

— Ладно, — вяло ответил Гусик, и голова его на тонкой шее поникла.

— Не ладно, а принесешь. Подумаешь, какая-то задрипанная зажигалка!

— Что же так просишь, если она задрипанная? — чуточку обиделся Гусик.

— Потому что нужна. Не просил бы. Да не жмись ты! Владик вот полевой бинокль мне дал.

— Насовсем? — недоверчиво спросил Гусик.

Васята перехватил тревожный взгляд Владика и весело ему подмигнул.

— А ты как думал! Отдал. Бери, сказал, хорошая вещь, а для настоящего парня не жалко. Так что тащи зажигалку. Не пожалеешь. Под моей личной охраной будешь. И цветов за это нарву. Матери принесешь в подарок. Вот этих нарвать, красных? — Васята показал на мальвы за штакетником.

— Что ты! — округлил глаза Гусик, — За этими цветами пенсионер дядя Леонтий смотрит. Он за них…

— Чихал я на дядю Леонтия!

— Не надо их рвать, — жалобно попросил Гусик. — Я и так принесу зажигалку.

— Вот это настоящий разговор! Ну, беги. Привет папаше!

Когда Гусик ушел, Васята снова подмигнул Владику.

— Кваса хочешь? У гастронома в цистерне продают. Холодный. Вкуснотища!

Владик полез в карман шортиков.

— Сам угощаю, — поспешил заверить Васята. — Садись на плацкартное место. — И он размашисто, крепкой ладонью похлопал по железной раме. Даже звоночек забренькал.

Владик оглянулся. Матери на лавочке уже не было: видно, ушла готовить обед. Он уселся на «плацкартное место», впереди Васяты, и тот сильно оттолкнулся ногой — едва штакетник не завалил.

Хорошо, что дяди Леонтия нигде поблизости не было.

Васята лихо жал на педали. Неслись, будто на соревнованиях велогонщиков. И в то же время он хриплым голосом на все лады обзывал Гусика.

— Жмот! Дистрофик! Пилюльник! Бацилла! — И совсем уж не к месту даже «утиным носом» окрестил.

Никак Владик не мог сначала взять в толк — отчего взъерепенился Васята? Человек добро ему делает — зажигалку отдает, а он его вон как! Не специально ли? Может, для того ругает, чтобы сейчас Владику про свой бинокль и спросить было невозможно. Получается, что эти бранные слова как бы и про него тоже. Авансом. Уж не хочет ли и вправду бинокль насовсем зажилить?

Владик окончательно уверился в этом, когда оказались возле гастронома. Чуть ли не целый километр проехали, а о бинокле он так ни словечка и не сказал. А ведь только для этого и подошел к Васяте и на «плацкартное место» сел.

Пока стояли в очереди за квасом, Владик мялся, вздыхал, никак не хватало смелости подступиться к главному.

— Утиным-то носом зря обозвал его. Нос у Гусика нормальный.

— Не зря! — отрезал Васята. — Жмот!

— А зачем тебе зажигалка?

— Зачем? — Васята выпятил толстые губы. — Солидная вещь. Вынешь из кармана, щелкнешь, прикуришь. Ребята шары выкатят. А правду сказать, — понизил он голос, — зажигалка у него законная, во сне не приснится! Отец из Москвы привез. Импортная… Тебе — большую кружку?

— Маленькой хватит.

— Смотри, могу и за шесть копеек.

Квас действительно был вкусный. Да еще в такую жарынь. Владик и большую кружку одолел бы. «Эх, надо было за шесть копеек», — пожалел Владик, с завистью глядя на Васяту, который с наслаждением тянул квас из огромной, янтарно сверкавшей на солнце кружки. Он не напился. И то, что жажда осталась неутоленной, неожиданно придало решимости. Поставив пустую кружку на мокрый, из белой жести поднос, он подождал, пока Васята допьет квас, и сказал:

— Три-то дня прошло.

— Какие три дня? — вытирая рукой губы, спросил Васята, словно не понял, о чем идет речь.

— На три дня брал бинокль.

Васята ничуть не смутился. Наоборот, скуластое лицо его с серыми подтеками пота стало вдруг обиженным.

— Слушай, Владик, у тебя совесть есть?

Тот опешил:

— Совесть?

— Она самая. Простых вещей не понимаешь. А еще отличник!

— Обожди…

— И ждать нечего. Ты всю жизнь владеешь этим биноклем, каждый день можешь смотреть сколько влезет. А мне — только три несчастных денечка. Справедливо?

— Но ты же обещал.

— Мало ли что! Вот посмотрю в него еще неделю и отдам. Не веришь? Точняк!

— Неделю?

— Ну да. Это же не год, не месяц, а маленькая, совсем маленькая неделька.

— И отдашь?

— Да чтобы мне на этом месте провалиться!

Сзади засмеялись:

— Парень, ну, а как на самом деле провалишься? До самого центра земли будешь лететь! Ох, фокусник! Глянь-ка, котище на спине! В темное время встретишь — заикаться станешь.

— Вот это искусство! Рембрандт!

Васята зло обернулся к гоготавшим парням.

— Завидки берут? — Он схватил велосипед, прислоненный к стене, и махнул через седло ногу. Отъехав метров на пять, обернулся: — Длинные! Дылды!