Приключения Оливера Твиста. Повести и рассказы

Европейские писатели XIX–XX веков, особенно писатели Запада, придерживаются обычно других творческих принципов. Они склонны верить в свою исключительность, и каким бы ни было их отношение к обществу — критическим или конформистским, — они не отождествляют себя полностью с тем, что описывают. В отличие от них, Диккенс не ощущал пропасти между собой и народом, не испытывал пренебрежения к мнению народа, его идеалам.

В первых же абзацах «Колоколов» он говорит: «Желательно с самого начала устранить возможные недомолвки между рассказчиком и читателем», ибо не считает себя сверхчеловеком, великодушно дозволяющим массам приобщиться к своим высоким мыслям, — он рассказчик, добросовестно выполняющий условия уважаемого обеими сторонами договора.

Это важная сторона творчества Диккенса, и она в значительной степени определяет сценичность, театральность его художественной манеры. Из всех существовавших в Лондоне в середине XIX века форм народного искусства наиболее яркой был мюзик-холл, театрально-цирковые представления, посещавшиеся ради развлечения и выпивки рабочими и включавшие всевозможного рода скетчи и танцы, в которых действовали самые разнообразные эксцентрические персонажи.

Диккенс любил театр и многое почерпнул оттуда. Сцена суда над Ловким Плутом, например, по замыслу и выразительным средствам напоминает мюзик-холльный скетч. Подобные детали интересны не только в плане историко-культурном — они дают нам ключ к пониманию самой природы диккенсовского творчества. Искусство Диккенса театрально: его отличают столь свойственные театру яркость и гиперболичность. Диккенс приглашает своих читателей не на последовательный и тонкий самоанализ страдающей души, мы получаем билет в огромный зал первоклассного мюзик-холла, руководитель которого — автор — демонстрирует на сцене события и персонажи, гиперболизированные по сравнению с жизнью. В самом Диккенсе было много артистизма, и, как истинный артист, он любит быть на сцене. Он обладает всем великолепием техники и талантом приковывать к себе внимание зрителей; он не только драматург, но и актер. Диккенс представляется нам не замкнувшимся в тиши кабинета теоретиком, стремящимся найти выражение своему внутреннему «я», а актером, демонстрирующим себя и свое творение всему миру. Сам творческий процесс является для него переживанием, полным драматизма. «Увлеченный «Колоколами», я постоянно нахожусь в сильнейшем возбуждении, — писал он во время работы над повестью. — Я встаю в семь, принимаю холодную ванну перед завтраком и, красный и злой, кидаюсь в схватку, которая длится до трех или около того…» Он очень любил выступать с чтением отрывков из своих книг, и делал это превосходно. Театральность была свойственна всему творчеству Диккенса. Читатели, не приемлющие театральности, не воспринимают и книга Диккенса, но большинство ими восхищаются, как восхищаются великими актерами — Сарой Бернар или Шаляпиным, — в искусстве которых талант и театральность неотделимы. Все романы Диккенса сначала печатались с продолжением в ежемесячных и даже еженедельных изданиях и зачастую, как это было, например, с «Колоколами», прямо из-под пера писателя. Обычно он начинал печатать роман частями еще до того, как заканчивал его. Это заставляло его быть необычайно чутким к реакции публики. Если роман переставали читать и спрос на него падал, Диккенс понимал — что-то в книге не так. Читатели часто писали ему, делились мыслями о прочитанном и даже предлагали возможные варианты продолжения. Диккенс не пренебрегал этими советами, хотя, конечно, не всегда им следовал: он не считал свои произведения непогрешимыми. Напротив, он бывал рад возможности общения с читателями, которую предоставляло ему такое печатание романов с продолжением, публичные выступления и переписка.