Оригинальный Конан, рожденный в творчестве Роберта Говарда, далек от идеализированного героя приключенческой литературы: он не брезгует преступными промыслами, воровством и пиратством, склонен к вспышкам неконтролируемого гнева и к черной меланхолии, которую топит в вине. Он хвастается кровожадностью, которую проявлял в войнах, мстит своим обидчикам с крайней жестокостью, не слишком разборчив в средствах, груб, резок на словах, иными словами, довольно сильно напоминает исторических «варваров» (викингов, германцев времен крушения Римской империи и т. п.). Конану не чужд и расизм – в посмертно опубликованной повести «Драгоценности Траникоса» Конан спасает от пиктов двух своих врагов, мотивируя это тем, что не может позволить дикарям убить хайборийцев. При этом ему присущ свой кодекс чести, от которого он никогда не отступает, а также своеобразное обаяние, грубое, но эффектное чувство юмора. Конан Говарда скорее воплощал в себе первобытную силу и живучесть, особенно заметную в сравнении с «цивилизованными» людьми, и уж точно не являлся «борцом со злом».
Однако с возрастом (тут Говард проявил нехарактерный для авторов фэнтези «психологический реализм») Конан существенно меняется. Захватив трон ради своих амбиций, «узурпатор» постепенно проникается подлинной ответственностью за судьбу страны и правит справедливо, снижая налоговое бремя и заботясь о безопасности подданных. Иными словами, несмотря на фрагментарность творчества Говарда, герой претерпевает вполне очевидные метаморфозы: от свирепого дикого юнца, наводящего страх на дно «города воров», – до умудренного жизнью полководца и монарха.
В творчестве последователей Конан претерпевал самые разные метаморфозы, сохраняя только внешние приметы оригинала: необычную внешность (сочетание смуглой кожи и черных волос с синими глазами), исполинскую физическую силу и виртуозное мастерство в обращении с оружием, присловье «клянусь Кромом» да большую любовь к женскому полу. В остальном же, в зависимости от в´идения новым автором, варвар превращался то в рыцаря-паладина, сражающегося с потусторонним злом, то в лишенного чести и совести проходимца с замашками, напоминающими современных преступников, то в комического недотепу, наделенного невероятной физической силой при весьма скудном интеллекте, а то и вовсе в без пяти минут современного интеллектуала, склонного между кровавыми сражениями предаваться размышлениям о природе насилия.
Рожденный почти столетие назад воин-киммериец давно уже перестал быть только литературным героем – теперь Конана можно встретить в комиксах и в кино, в компьютерных играх и даже в анекдотах. Не каждому герою так везет, как бы того ни хотелось авторам. Должно быть, Конан проживает жизнь, которой был лишен его творец, настоящий повелитель фэнтези и создатель миров Роберт Ирвин Говард.
И родится ведьма
1. Алый полумесяц
Тарамис, королева Хаурана, очнулась от липкого ночного кошмара. Вокруг царила тишина, напоминавшая скорее безмолвную и гнетущую неподвижность мрачных катакомб, нежели умиротворенный покой спящего дворца. Она лежала, глядя в темноту и спрашивая себя, отчего погасли свечи в золотых канделябрах. Россыпь звезд виднелась в окне с позолоченным переплетом, но их слабый свет не проникал внутрь опочивальни. Однако вдруг Тарамис заметила, как в темноте перед ней возникло тусклое свечение. Она смотрела на него, растерянная и ошеломленная. А оно становилось все ярче, постепенно растекаясь и заливая мертвенно-бледным жутким светом противоположную стену, задрапированную темным атласом. У Тарамис перехватило дыхание. Девушка с трудом села на ложе. И вот в круге света появился темный силуэт – голова человека.
Охваченная внезапной паникой, королева уже открыла рот, чтобы крикнуть, но тут же взяла себя в руки. Свет разгорелся еще ярче, и голова стала видна яснее. Это была голова женщины, небольшая, правильной формы, изящная, гордо вскинутая и увенчанная роскошной гривой блестящих черных волос. Пока Тарамис смотрела на нее, на лице проступили отчетливые черты – и крик замер у королевы на губах. Лицо было ее собственным! Королеве показалось, что она смотрит в зеркало, которое едва заметно исказило ее отражение: в глазах появился свирепый блеск, а в изгибе губ – кровожадная мстительность.
– Иштар! – ахнула Тарамис. – Меня околдовали!
И вдруг жуткий призрак заговорил, и голос его сочился сладким ядом:
– Околдовали? Нет, дражайшая сестричка. Тут нет никакого колдовства.
– Сестричка? – запинаясь, переспросила ошеломленная девушка. – Но у меня нет сестры.
– У тебя никогда не было сестры? – прозвучал мелодичный насмешливо-ядовитый голос. – Не было сестры-близнеца с кожей такой же мягкой, как у тебя, созданной для ласк или боли?
– Когда-то у меня была сестра, – ответила Тарамис, по-прежнему уверенная в том, что спит и ей снится кошмар. – Но она умерла.