Приключения капитана Кузнецова

Превозмогая боль, обшарил мох вблизи, проверил в карманах, ощупал гимнастерку и куртку, но ножа так и не нашел. Эта потеря настолько огорчила, что притупилась боль в ноге, забыл о жажде.

«Нож солдата» — так он назывался по торговому прейскуранту — я купил года два тому назад в Новосибирске и с тех пор с ним не расставался. В красной оправе из пластмассы было два лезвия, отвертка, штопор, шило и консервный нож. Короче говоря, это был очень прочный и удобный нож.

Я опять начал шарить по карманам со смутной надеждой найти его, но в руку попала самодельная расческа из дюралюминия — подарок фронтового друга Кости Реброва. После удачно выполненного боевого задания Костя несколько часов просидел над кропотливой работой, приводя, как он говорил, в божеский вид кусок дюралюминия от сбитого им под Яссами «мессершмитта». Свою поделку он держал в секрете. И только в день освобождения Бухареста преподнес мне подарок — завернутую в бумажку расческу с надписью и датами. Подарок утром и вечером напоминал мне о днях войны, о где-то летающем теперь Косте, о фронтовых удачах и злоключениях асов.

Хотя расческа и не могла заменить нож, но я обрадовался ей, и она сослужила мне большую службу.

Острыми, как у пилы, зубчиками, за которые я не раз поругивал Костю, без труда разрезал голенище. Сняв сапог, я начал ощупывать ногу. Пальцы и ступня были целы, голень тоже в порядке, только на самой «чашечке» прощупывалась большая ссадина, и сильно распухшее колено при вспышке спички казалось иссиня-черным.

Закончив осмотр, я вырыл в подстилке неглубокую канавку, обложил ее отжатым мхом и поместил туда больную ногу. Сверху опять наложил толстый слой мха, поудобнее улегся и — будь что будет — так решил провести ночь. Через полчаса боль прекратилась, и я крепко уснул.

Проснулся от резкого холода. По верхушкам деревьев заря уже рассыпала свою позолоту, но под пологом крон еще таился серовато— черный, сырой и холодный морок. Я застегнул гимнастерку и куртку и, чтобы побыстрее согреться, лежа, как на больничной койке, начал делать гимнастические упражнения руками, чередуя их с глубокими вздохами. Движения разогнали сон и быстро согрели, но тут же, словно ото сна, пробудилась жажда, и я начал думать, как добыть воду.

Тайга, конечно, не пустыня и воду здесь можно найти почти всюду, но правильно говорят сибиряки: «Не теряй ног в тайге — погибнешь». А тут еще, словно назло, из сомкнутых крон посыпались холодные, пахнущие сосновой смолью и хвоей капли. Попадая то на грудь, то на лицо и даже на глаза, ни одна из них не смочила пересохшие воспаленные губы.

Ночь медленно уходила в свои тайники, уступая место голубоватому рассвету. Точно по команде, со всех сторон застучали дятлы, свистнул клест, где-то далеко заурчала горлица. В тайге стало просторно и гулко — могучая и мирная она просыпалась. Из-за кустика голубики с любопытством и удивлением меня рассматривали чьи-то черные и влажные, красиво посаженные на острой рыжей мордочке маленькие глазки. Потом, осмелев, зверек выполз из укрытия, поднял на коротких ножках гибкое тело и, выгнув дугой ржаво-бурую спинку, начал меня обнюхивать с почтительного расстояния. На душе стало веселее, и я не удержался, чтобы не заговорить с первым знакомцем в этой глухомани.

— Живешь и здесь, колонок? Значит и я проживу… — сказал шепотом, чтобы не вспугнуть зверька. Но колонок и не думал убегать. Он, наверно, возвращался с удачной ночной охоты за мышами и теперь после сытного завтрака подыскивал удобное место для дневного отдыха.

Колонок скрылся в подлеске. Я тоже начал выбираться из своей берлоги и, к большому счастью, тут же у изголовья нашел нож. Срезав небольшое деревце с развилкой, сделал палку наподобие костыля и, превозмогая дурманящую боль в колене, поднялся на ноги.

За ночь опухоль немного спала, но нога не сгибалась. И хотя уже была надежная опора — по мягкой лесной подстилке я не мог сделать ни одного шага и с завистью посмотрел туда, где недавно скрылся колонок. Метрах в десяти, за кустами рододендрона, покрытого густыми лилово-розовыми цветами, в небольшой ложбинке от старого выворотня я увидел лужу.

На левом боку с помощью рук и костыля, потея и изнемогая от боли, добрался до нее и долго, без передышки, глотал коричневую, пахнущую банным веником и грибами холодную воду.

Утолив жажду, здесь же у лужи съел полплитки шоколада, приложил свежий компресс к колену и вскоре уснул.

На этот раз меня разбудил рокот мотора самолета. Не обращая внимания на боль в колене, я быстро встал на ноги и начал «выслушивать» небо. Сердце сильно колотилось, в ушах раздавался стоголосый перезвон, а рокот мотора, казалось, то усиливался, то стихал, а потом и вовсе прекратился.

Что меня уже разыскивают — я не сомневался. Но найти человека под покровом тайги без сигнализации также трудно, как и затерявшуюся в стоге сена иголку.